Ольга Шелест: «Я не боюсь!»

Журнал «Леди-клуб», номер 1 / 2020 (июль)

Вибрация телефона настырно аранжирует наш разговор.

– Прости, на этот звонок отвечу, – это мне. И тут же трубке: «Ну что, неужели? Нашли ИВЛы?»

Мы сидим в машине. Я ловко вклиниваю свои вопросы между сигналами смс и вайбера. Это обычный режим моей собеседницы. Круглосуточное общение.

– Ну, а как иначе? Я же сама говорю, чтобы звонили в любое время. Кто ещё их выслушает, кто поможет?

И всё-таки, есть в сутках полтора часа, когда Ольга Шелест не отвечает на звонки. Время это святое и принадлежит сыну. Юрику. Юрасю. Пока мальчик не заснёт, Ольга не спускает его с рук. Бывает, рассказывает об очередном брошенном всеми малыше и просит сына помочь, найти для него семью. Юра отвечает только им двоим понятным языком взглядов...

Я боялась просыпаться

– Тогда я боялась просыпаться, потому что понимала: как только открою глаза, мне тут же снова погружаться в ад. Эти шесть часов сна и были жизнью.

Это уже прожитое. Ольга может без слёз вспомнить про то, как большую часть суток держала на руках своего беспрестанно кричащего малыша. Как сходила с ума от страха перед неизвестностью. И даже как услышала от врачей диагноз-приговор – болезнь неизлечима. Прошло шесть лет.

– Я всегда любила учиться. Отличницей, правда, не была, но мне нравилось разбираться, искать, читать учебники. Я ничего не могу делать плохо. Это идёт со мной по жизни. Если я начала что-то делать, выполню это на 150%. Докопаться до сути, это наверное от родителей. И вот сейчас это мне пригодилось, как никогда.

Ольга Шелест – директор благотворительного фонда «ЕВИТА». В жизни много чего было – журналистика, служба в погонах, блогерство... Пять лет назад неожиданно пришла в тему сиротства. Или тема пришла в ее жизнь? Не суть. Просто увидела в доме ребёнка малыша Кирюшу, уже обречённого на пожизненное заключение в пансионат для инвалидов. В тот миг и случилось что-то такое, пуповинное почти. С тех пор Ольга не переставала искать семьи сиротам с инвалидностью. Но чувствовала, что хочет и может больше. Ответ вселенной пришёл год назад, и Ольга возглавила благотворительный фонд «ЕВИТА», который основал меценат Владимир Аветисян. Фонд помощи паллиативным детям (детям, срок жизни которых ограничен тяжестью заболевания), таким, как её сын.

У каждого свой чемоданчик

– Разница того, чем я занималась раньше и чем сейчас, в уровне ответственности. Когда ты директор фонда, за всё отвечаешь ты. Самый тяжёлый вопрос – определить, действительно человек нуждается в помощи или может справиться сам. У нас в пакете документов непременно есть справка о доходах. Выручала не один раз. Бывает, человек просит 35 тысяч рублей на реабилитацию ребенка, а в справке о доходах у него 150 тысяч рублей в месяц.

Почему так люблю паллиативных детей? Потому что они навсегда остаются младенцами. А младенцев я очень хорошо чувствую и понимаю. Когда Кирюхе семью искала, меня ещё тогда обвиняли: раз такая сердобольная, чего себе не берёшь? Я и сама задумываться начала, но понимала – на вторую няню денег нет, а двоих тяжёлых малышей мне не вытянуть. У меня повышенное чувство ответственности. Сомнения разрешила моя мама. Она сказала, что у каждого свой чемоданчик. Искать им семьи – это моя миссия. Я просто соединяю тех, кому нужна любовь, с теми, у кого она есть.

Я переживаю за каждого подопечного нашего фонда. Что такое бюрократическая система, мне объяснять не нужно. У меня те же проблемы, и я прохожу их так же как все. Иногда пытаются уколоть, мол, у тебя есть телефоны министров, губернаторов и прочих. Но я никогда этим не пользуюсь. Правда.

– Почему?

– У меня такой характер, я всё должна сделать сама. Это же проще простого – позвонить. Но это не честно. Я за своего ребёнка вообще просить не умею. Я могу попросить за другого человека, но только если понимаю, что все мои ресурсы и ресурсы фонда исчерпаны. За себя я не просила никогда. Это все знают. Не могу.

– Ну а как с системой бороться? Она же бездушная. А ты хрупкая, как мотылёк...

– Это иллюзия. Мне друзья иногда пишут, что меня чиновники побаиваются. Я всё думала почему? А потом поняла – потому что я задаю неудобные вопросы. Вот, к примеру, сейчас я занялась проблемой незарегистрированных препаратов. Они нужны нескольким благополучателям нашего фонда, они нужны моему Юрику. Ты не представляешь, со сколькими людьми я переговорила! Все отвечают, что невозможно выписать такие препараты. Я говорю, как же так? Есть постановление правительства. Мне отвечают, что механизм ещё не отработан. Но есть же опыт других регионов. Тогда настаивают, чтобы мы легли на обследование. Но мы уже обследовались! Тогда предлагают аналог препарата. Но мы его пробовали, он нам не подошёл.

Я всех понимаю – и врачей, и юристов. Я сама 20 лет отработала в правоохранительных органах и знаю, как функционирует государственная система. Всегда нужно искать возможность решить проблему, не нарушая закон. А не равнодушно следовать постановлениям и указам. Можно понять проблемы чиновников. А проблемы наших подопечных кто поймёт?

– Это лестно, когда тебя побаиваются? Такая иллюзия могущества?

– Меньше всего на свете я бы хотела, чтоб меня боялись. Я всегда за конструктивный разговор и взаимодействие. Я не могу накричать на незнакомого человека, но понизить голос и сказать очень жёстко порой бываю вынуждена.

– У тебя есть политические амбиции? Какие «погоны» ты бы хотела?

– Знаете, было бы здорово иметь больше ресурсов для того, чтобы решать проблемы людей. Я же понимаю, что самое простое это, например, купить лекарства, которые по закону государство должно выдавать бесплатно. А мне хочется решать вопросы системно. Чтобы законы работали, а наш фонд помогал в тех случаях, когда законодательством такая помощь не предусмотрена в рамках системы обязательного медицинского страхования. Вот взять хотя бы лечебное питание. У нас большинство паллиативных детей, 90%, в нем нуждаются. Нагрузка на семью – от 15 тысяч рублей в месяц. Это для многих непосильные затраты. Даже если люди получают пособия – всё равно не хватает.

Мне очень хочется – и я это сделаю, лишь бы не разорваться – провести серьёзное исследование тяжелобольных детей. Их организм не усваивает обычную пищу, поэтому такие дети очень худые, у них снижен иммунитет и они часто болеют. По опыту работы «ЕВИТЫ» я вижу, что когда ребёнок начинает правильно питаться, он набирается сил. У него появляется интерес к жизни, потому что ему уже не приходится бороться с последствиями неправильного питания, с болями. На основании этого исследования я хочу обратиться в минздрав с просьбой разработать региональную программу нутритивной поддержки тяжелобольных детей, чтобы выделялись средства на покупку спецпитания. Хотя бы 50%. И тогда на основании заключения специалиста родители смогут получать это питание в аптеке, как другие лекарства. Сейчас фонд порой заменяет собой функции минздрава, а это неправильно. И это не может длиться бесконечно, да и резервы фонда не безграничны.

Я не боюсь быть такой

– Мне кажется, не стоит открывать в душу даже маленькой щёлочки. Сразу ударят. Время такое. А ты в своих аккаунтах и о чувствах пишешь, и о личном. Блаженная оптимистка?

– Соцсети – моя большая эмоциональная поддержка. Я знаю, что меня читают приёмные мамы, мамы детей-инвалидов. Чиновники тоже пристально следят. Если я написала очень личный эмоциональный пост, значит я не могу сама справиться с ситуацией. И я пришла сюда к вам, чтобы вы меня поддержали, сказали, что всё получится. Иногда просто необходимо это услышать. Психологи говорят, чем искреннее ты с миром, тем более ты неуязвим. Я не боюсь говорить о своих эмоциях и своих чувствах. Я не боюсь быть такой, какая я есть. Поэтому, рядом со мной люди, которые не пытаются на моих эмоциях отыграться.

– А кто рядом?

– Со мной сложно. Если я доверяю, то, как дикобраз, «жмусь к человеку и колю иголками». Могу неумышленно обидеть словом и стараюсь следить за этим.

Моё утро начинается с кофе и звонка маме. Ей рассказываю, как прошла ночь, как спал Юрик, что я буду делать днём. Мне надо, чтобы меня выслушали. Мама знает меня лучше всех. Даже если она ничего не говорит, мне становится легче. Мама – моя поддержка, это первый человек, кто узнаёт про новые проекты. Я человек счастливый, у меня есть мама. С ней обо всём можно поговорить. Мы с ней вместе такой ад прошли!

– Пройдя через ад, легко ожесточиться. Или сломаться. Что может тебя ранить?

– Сломаться? Я – «танк». У меня мужской мозг, системный. Я всё продумываю и выверяю. Ранить? Меня, наверное, может очень сильно ранить только то, что касается Юрика. И моих родителей. Это самая уязвимая моя сторона. До сих пор не забуду ситуацию, когда папа добивался установки пандуса в нашем подъезде и его отфутболивали повсюду жёстко и грубо. Мой папа наидобрейший человек. Я таких добрых людей в своей жизни вообще не встречала. Вот только бы не разрыдаться, (Ольга на минуту отворачивается) – из управляющей компании его выгнали буквально матом. Когда он рассказывал и почти плакал, я не выдержала. Мне было так больно, хотелось просто пойти и разнести эту «управляшку». Хорошо, вы не хотите ничего делать, вы говорите, что у вас ни на что нет денег, но какое право вы имеете с пожилым человеком так себя вести?

– А себя тебе часто бывает жалко?

– Ты о чём говоришь? О том, что у меня сын болен. Я счастлива, что у меня такой ребёнок. Если бы не Юрик, я бы никогда не пришла в дом ребёнка, не встретила того самого Кирюшу, не начала искать семьи детям-сиротам. Лишь своему сыну я обязана всем, что сейчас есть в моей жизни. Юрик – ангел. Через него Бог открыл мне другой мир.

Зажечь одну свечу

– Лучше зажечь одну маленькую свечу, чем вечно клясть темноту. Это у тебя в Фейсбуке написано.

– Да. Это значит, что не нужно стенать и жаловаться на несовершенный мир, искать виноватых. А просто попробовать изменить то, что возможно.

Ольга смотрит вопросительно, а я всё не могу собраться с духом, чтобы спросить. Знаю, больно. Но без этого ответа все предыдущие будут лишь пустой оболочкой. Душа, она внутри.

– Оля, жёсткий вопрос задам. Ты знаешь, что Юрик однажды от тебя уйдёт. К этому нельзя подготовиться. Ты не боишься, что весь этот выстроенный тобой храм рухнет, если вынуть блок из фундамента?

– Это не жёсткий для меня вопрос. Я понимаю, что когда-то это произойдёт. Для меня главное – сделать так, чтобы со мной моему сыну было хорошо. Я переживаю за своих родителей. Мой папа до сих пор не верит, что Юрик болен неизлечимо. Он часто говорит: «Внук, ты у нас как Илья Муромец. До 33 лет будешь лежать, а потом встанешь и побежишь!». Когда я это слышу, меня душат слёзы. А что касается фундамента, то мы с Юриком одно целое. И никакие обстоятельства изменить этого уже не смогут.

Моя жизнь – это чужие проблемы

– Ты железная? Не устаёшь, не выгораешь?

– Конечно, устаю. Но если бы я хотела более спокойной жизни, она бы у меня, наверное, была. От проблем тяжелобольных детей многие стараются отмахнуться. А что делать родителям этих детей. Часто для них важна элементарная поддержка, простой разговор по телефону. Мне хочется изменить отношение чиновников к этим людям. Ведь для любой мамы ее ребёнок – единственный. Если она не отказалась от него, посвятила ему жизнь, это уже это достойно уважения.

– Ну, а ты сама? Что скажешь Создателю?

– Я, честно сказать, не думала об этом. Вся моя жизнь – это чужие проблемы. Мне нравится помогать людям. Я не знаю пока, за что я там буду отвечать. Мне бы здесь ответить, чтобы стыдно не было.

– Перед кем?

– Перед собой. И людьми.

Автор: Ирина Владимирская