Степан и любовь Рассказ
Спустя полчаса после того, как стихла стрельба, все село уже знало, что группа партизан из отряда Соколова пыталась поджечь мост через речку. Пятеро были убиты, двоих взяли в плен, остальные бежали. Линия фронта стремительно приближалась, и немцы не стали тратить время на прочесывание леса и поиски партизан. Пленников связали и до утра заперли в небольшом колхозном амбаре, приставив для охраны сельского полицая Степана.
Когда густые облака накрыли бледную луну и с речки потянуло холодком, Степан, перекинув тяжелую винтовку на другое плечо, обошел амбар, стараясь не замечать огненные сполохи на востоке, откуда доносился глухой звук канонады.
- Эй, дядя! - послышалось из амбара.
Степан подошел к двери.
- Чего вам?
- Водицы бы испить. Да ты не бойся, мы связанные.
- Я и не боюсь.
Степан отодвинул засов, открыл дверь и еле разглядел на земляном полу очертания двух фигур.
- Чего ж не убегли, соколики?
- Ногу я подвернул, а Колька меня под руку подхватил, замешкались, тут нас и взяли.
Степан отвинтил крышку фляги и поднес к губам говорившего.
- На что вам мост-то сдался? Здесь речку вброд перейти можно. А для танка он все равно не годится.
- Нам приказ дали. Наши на подходе, подсобить надо.
- Ясно... Опять Соколов себя показать захотел, а сам, поди, с вами не пошел?
- Не, он в лагере остался, у него голова разболелась.
- Как мужиков раскулачивать, да добро делить, так не болит, а как с немцами воевать...
- Он ведь у вас до войны партийным был, да?
- А как же, секретарем ячейки ВКП(б) машинно-тракторной станции. Сами - то вы, ребята, откуда? Не из нашего района? Что-то я вас совсем не помню.
- Не, дядя, мы из плена бежали, красноармейцы. Я из-под Курска, а Колька - воронежский. Дядя, а что с нами теперь сделают?
- Утром допросят, а там, наверное, расстреляют...
- Как же это? Ведь наши близко... А нас расстреляют...
- Потому и расстреляют. Не повезло, вам, ребятки. И на кой черт он людей на убой погнал... Медальку заработать решил, поганец.
- Дяденька, да что же это, ведь мамка у меня дома, а у Кольки отец инвалид, с одной ногой. Как же они без нас будут, а?
- Не знаю... Война, ребятки. Ну что ты разревелся, словно баба. Тебя как зовут - то?
- Степка я.
- Ух, ты, тезка значит! Сколь тебе годков?
- Восемнадцать.
- А что твой Колька все молчит?
- Не слышит он, только если в ухо кричать. Контузило его под Махновкой, когда первый раз в плен попали. Дяденька, отпусти нас, пожалуйста... Не надо убивать, родненький...
Полицейский надсадно крякнул и вышел на воздух. Дверь осталась открытой, и он хорошо слышал причитания тезки.
- Дяденька, пойдемте вместе с нами в лес. Ведь через день-два придут наши, а тебя простят за то , что ты нас освободил. Мы все Соколову расскажем. Пойдем, а?
- Нет, Степка, с вашим Соколовым разговор у меня не получится.
- Это почему же?
- Да потому что пятый год он на меня зубы точит. Как на Любаше я женился, совсем осатанел.
- На Любаше?
- Из соседней деревни она, хотел Соколов ее в жены взять. А она ни в какую, с ним жить не желала... А за меня пошла... Так что, тезка, не с руки мне с вами к Соколову бежать. Да и здесь немцы за меня на сторонних людях отыграются.
Степан поправил винтовку и прикрыл дверь. Он вновь обошел амбар, присел на бревно и вскоре услышал ровный громкий шепот.
- Эй, тезка, ты чего там, песни поешь?
- Не, Богу молюсь, дяденька.
- Крещеный?
- Нет, я комсомолец.
- Чего же молишься?
- А что же делать, дяденька, я жить хочу, и Колька тоже, нас дома ждут. Избенка - то наша старая, крыша течет... Я мамке все обещал починить, да тут на войну забрали. А крыша - то течет. Холодно ей там, как дождик пройдет, пол сырой. Она меня-то, поди, и костерит: ”Cтепка - Степка, сколько раз тебя просила ...” А я здесь... А она думает, что я живой... А яблони у нас, знаете, какие ...
- Не реви, Степка, без тебя тошно. Придут наши - ваши, и меня либо к стенке, либо в Сибирь.
- А зачем ты, дяденька, в полицаи пошел?
- Куда ж, милок, деваться было? Собрали немцы сход: от нашего конца деревни избрать человека в полицию. Народ и загудел: иди, Степан, ты самый честный и добрый, понапрасну лютовать не будешь. Проголосовали, значит, как на колхозном собрании. Отнекивался я с полчаса, а потом рукой махнул.
- И чего ж, ты людей убивал?
- Бог миловал. Все больше заместо сторожа. Да и то, сорок годков, грешить поздно.
Облака на время освободили луну, которая, словно софит, осветила сгорбленную фигуру полицейского. Степка-младший замолчал, Колька так и не произнес ни звука, утихла канонада, только цикады да кваканье лягушек нарушали тишину ночи. Казалось, что она перейдет в безмолвную вечность, но тут запел петух, и Степан будто очнулся.
- Эй, тезка! Спишь?
- Нет, дядя Степан, слушаю.
- Чего слушаешь?
- Ночь слушаю.
- Рассветет скоро... Вот что, хлопчики, до леса вы успеете. Помяните дядьку Степана, а когда придут красные, навестите мою Любашу.
* * *
Двое полицейских и немецкий унтер недоуменно уставились на распахнутую дверь амбара и отрешенно сидевшего Степана.
- Где пленные?
- Ушли.
- Как ушли? Ты что?!
- Так. Я их отпустил.
- Ну, Степа, каюк тебе. Как ни юлил все это время, а нутро твое вылезло. Чуяли мы, что ты, сволочь, на партизан работаешь!
- Ни на кого я не работаю.
- Пошли, сука!
Его били страшно. Он лежал на липком от крови полу, похожий на исполненную в человеческий рост куклу. Степан давно перестал шевелиться и говорить, но его все равно продолжали методично и отупело избивать.
Около здания полиции собралась толпа:
- Хватит, ироды, человека мордовать!
- Вас бы так!
- По жалости он... За что мучаете?
- Степушка, родненький, пустите меня к нему! Пустите, изверги!
Наконец дверь открылась.
- Бери, Любка, хорони свою падаль. А вы чего набежали? Шомполов захотели? Разойдись! Быстро!
Через день немцы и полицаи, загрузив машины и телеги, спешно покинули село, а к вечеру показались краснозвездные танки. Почти одновременно с другого конца в деревню вошли партизаны. У сельсовета начался импровизированный митинг. Сначала выступил капитан - танкист с закопченным лицом, а потом на крыльцо вскочил командир партизанского отряда Соколов:
- Ну, что, товарищи! Советская власть вновь пришла в наше село! Поздравляю вас! Ура!.. Что ж так нестройно? Отвыкли что ли за полтора года? Наша первая задача - выявить всех пособников фашистов, чтоб ни один гад не ушел от карающего меча советского правосудия. Завтра с девяти утра начинает работу комиссия по сбору сведений о злодеяниях оккупантов и предателей Родины.
Назавтра, придя в сельсовет, Соколовв полумраке коридора увидел женщину.
- Ко мне? Проходите!.. Люба?!.. Садись...Что, Любушка - голубушка, допел твой Степонька свой куплет до конца? Cбежал, или прячется в подвале?
- При смерти он, Федор Иванович. Его избили, когда он отпустил ваших партизан.
- А - а, ты мне про спектакль? Тех двоих я уже передал в НКВД. Пусть там выяснят, почему они сдались, и почему Степаша их отпустил. А то, что почесали ему ребрышки, так что ж ты хотела? Немцы устроили показуху, чтобы все видели, что его наказали. А на самом деле, поди, ему задание дали. А, Любань?
- Бог с вами, Федор Иванович, какой спектакль?! Не знаю, выхожу его или нет. Пожалел он их, по доброте на это пошел.
- А что ж он к нам вместе с ними не подался?
- Так боялся, наверное, что немцы заложников возьмут, если убежит. Ведь у них как: виновного не найдут - десяток невинных расстреляют.
- Чего ко мне - то пришла? Что от меня хочешь?
- Чтоб не трогали его, Федор Иванович. Он никого не убивал и не по своей воле в полицию пошел. Вы же знаете его, Федор Иванович, добрее не сыскать человека.
- Люба - Люба - Любаня, за кого ж ты замуж вышла? Добрый - не добрый, а Родину предал, у врага в услужении был. Пока он ни жив, ни мертв, трогать его не будем, а как оклемается, уж извини, по всей строгости спросим, и там как суд решит... Ну, что вылупилась на меня? Слезу пустить хочешь, не поможет...
- Я знаю.
- Ну вот и молодец... А чего, Степушку - то жалко? Так никому он кроме тебя не нужен. Знаю, что сход его выбирал, а ты собери-ка сейчас такой сход, и все осудят - хошь на каторгу, хошь на смерть. Так что, Любаня, только ты ему и поможешь. Хочешь помочь-то?
- Да, хочу.
- Правильно. Вот что значит настоящий, преданный друг. Ради любимого муженька готова на все. Готова или нет?
- Готова... Что я должна... сделать?
- А то не знаешь. Будто не помнишь, как за тобой я целое лето ходил, все наше село смеялось. А теперь ты за мной походи. Коли Степана жалко. Будешь приходить белье стирать по четвергам и тело мое с душой ласкать нежно. Что кулачки-то сжала? Сама сказала, что на все готова. Секретаршей своей, не обессудь, сделать не могу, народ не поймет... Личико - то в сторону не отводи, ишь как грудка заволновалась... В общем, Любаня, пока будешь любить меня, Степана твоего не трону. А сейчас иди, а то, вишь, народ под окном приема ждет, пособников выявлять торопится... И не забудь, сегодня уже суббота.
* * *
Постепенно Степан приходил в себя, сознание вернулось, но ноги не двигались, пошевелить он мог только левой рукой. Первые сутки Люба не отлучалась от мужа ни на минуту. Потом стали заходить женщины - посидеть часок - другой, пока Люба сбегает по делам. А вечерами она, проплакав в чулане, садилась около Степана, отирала его лицо мокрым полотенцем, нежно гладила седые волосы и рассказывала сельские новости. Муж больше слушал, только иногда, с трудом выговаривая слова, спрашивал что-то, старался улыбнуться и пальцами гладил руку жены.
В четверг Люба пришла позже обычного и, не глядя на мужа, быстро проскользнула на кухню.
- Лю-ба, - позвал Степан, - Лю - ба!
Вместо ответа он услышал надрывный крик и рыданье.
- Лю - ба, Лю - буш - ка, - застонал Степан.
Жена, вся растрепанная, вбежала в комнату и рухнула на колени перед кроватью.
- Степа, Степушка, прости! Прости меня, милый, прости меня, родненький.
Она схватила неподвижную руку и, глотая слезы, стала неистово ее целовать.
Cтепан долго и сосредоточенно молчал, как тогда, у амбара с пленными, а потом, закрыв глаза, выдавил:
- Ты ... с... кем... бы - ла?
- С ним, Степушка, с ним, проклятым! Застращал он! Если не будешь ходить ко мне, говорит, засужу Степана. Ой, Степушка, ой, прости меня!
Она снова зашлась в истеричном рыдании, распласталась по полу и, терзая руками свои волосы, уже только беззвучно открывала рот. Степан молчал. Люба подняла голову, уткнувшись в ножку кровати.
- Степушка! Степочка, ты слышишь меня? Степа!?
Ухватившись за спинку, она подползла к подушке.
- Сте-е-епан!!!
Хоронили его почти всем селом. Неделю Люба не выходила из дома, неделю в окнах не горел свет. Обеспокоенные соседи собрались было войти в дом, но тут Люба появилась сама. Ни на кого не глядя, исхудавшая и почерневшая, она, каким-то неестественным деревянным шагом направилась в сторону сельсовета.
- Ой, бабы, Любка ж ему морду исцарапает!
- Заарестует он ее и в лагеря отправит!
- Тьфу, на вас, молчите, дуры!
- Может, ее остановить?
- Не трожь...
Соколов суетливо ходил по кабинету, на большом столе возвышался ворох всяких вещей - от томика сочинений Сталина до граненого стакана. Поглощенный очередным предметом, он не сразу заметил гостью.
- А, Любаня! Давно тебя не было. Знаю, знаю, ну что ж, может так и лучше. А если б его в лагерь отправили или расстреляли? Не бери в голову, все скоро забудется. Молодец, что пришла. И вовремя. Завтра меня переводят в район, буду секретарем райкома партии. А это тебе не хвост собачий! Ты вот что, давай-ка тоже собирайся, со мной поедешь. Делать тебе здесь больше нечего, а там я тебя где-нибудь пристрою. Ну, смотри веселей, жизнь продолжается! Глянь, каким героем я стал! Именной пистолет вручили, вот, вишь, гравировка: “Преданному борцу за дело социализма т. Соколову “. И к ордену Боевого Знамени представили! А китель - то мой немного того, засалился. Почистишь, а, Любань? Ну не смотри на меня как солдат на вошь. Не сейчас же, на неделе... Подай-ка чемодан в углу, уложить все надо. Ты что, не слышишь? Ну, хорошо, я сам. Осторожней с пистолетом, он заряжен. А чемоданчик хорош, да? Ты что делаешь?! Положи пистолет на стол! Немедленно! Люба!
Выстрел щелкнул звонко, как удар бичом. Согнувшись, Соколов протянул к Любе руку, словно пытаясь отнять пистолет, сделал шаг и свалился к ее ногам. Дверь резко распахнулась, потом захлопнулась, а по коридору понесся визгливый крик: “Соколова убили!” Вслед за этим раздался еще один выстрел. И побежала прочь из-под двери юркая струйка алой Любиной крови.
А через два дня на очередном допросе партизаны Степка и Колька признались, что по заданию полицейского Степана должны были убить преданного борца за дело социализма товарища Федора Ивановича Соколова.
Автор: Александр Завальный