По следам героев Кустурицы

В Мокру Гору я добиралась рано утром, на автобусе, идущем из Ужице в боснийский Вишеград. Автомобильный тоннель на трассе был закрыт, и стрелка показывала направление объезда – по страшноватому горному серпантину, где не всегда могли разъехаться две машины; через лес, где под соснами – Карелия, да и только: камни, седые подушки мха и вереск, прекрасно чувствующий себя на Балканах. А вот белка, стремительно взобравшаяся на дерево, – черная, у нас таких не водится...

Когда спускались с перевала, картина впереди открылась фантастическая: долина, до краев заполненная белым туманом, медленно сползающим по склонам, – в первый момент кажется, что где-то поблизости бушует низовой лесной пожар. И на гору Мечавник поднималась в тумане – мимо уснувших на станции старинных паровозов, домиков под замшелыми деревянными крышами, сливовых деревьев и овец, глазеющих на путника сквозь железную сетку забора. Здесь, за высокой оградой, похожей на крепость, под охраной карнавальной пушки, находится Дрвенград – городок, построенный знаменитым режиссером Эмиром Кустурицей и ставший местом паломничества для поклонников его творчества. В деревянных домиках, стилизованных под старину, размещаются отель, киношкола, кинотеатр, картинная галерея, ресторан, сувенирные лавки; есть действующая православная церковка с колокольней, тоже деревянные. А на улочках можно увидеть фантастические машины из фильмов – от обглоданного свиньями драндулета из «Черной кошки, белого кота» до переделанного в лимузин «трабанта» из «Завета». 

Впрочем, внутрь я так и не попала. Потому, что вопреки утверждениям некоторых журналистов, эта приглаженная, европейски ухоженная деревенька оказалась вовсе не тем местом, где этот самый «Завет» снимали. Я было изрядно приуныла перед поездкой, увидев на фотографиях в Интернете похожую и непохожую на себя деревянную церковку с колокольней, выложенные тротуарной плиткой дорожки и подстриженные газоны среди старинных домиков, и решив, что таким образом «облагородили» ту самую деревню из фильма, но, к счастью, все оказалось совсем не так. Дивное место с раскиданными среди высокой травы избушками и покосившимися заборами существовало на самом деле, о чем красноречиво свидетельствовал указатель вверх по горной дороге: «Филмско село – 7 км», – и мне туда страшно хотелось. Правильному поклоннику Кустурицы полагалось бы рвануть пешком через горы, но… последний автобус до Ужице ожидался в половине третьего, в кармане рюкзака лежал билет на завтрашний самолет до Москвы, а мне еще хотелось прокатиться в старинном вагончике по «Шарганской осмице» – железной дороге из фильма «Жизнь как чудо»… Я попробовала допытаться у здешних служителей, ходит ли туда какой-нибудь общественный или туристский транспорт, но седоусый привратник с неумолимым выражением лица показал рукой в гору: «Пешки!»

Елки-палки, что ж делать-то?! Неужели придется так или иначе пожертвовать одним из двух: деревней, почти мифологической, но неожиданным сюрпризом оказавшейся в пределах досягаемости, или железной дорогой, «восьмеркой» огибающей лесистые горы, пронизанные множеством тоннелей? Позади было десятидневное путешествие по Сербии и Черногории: Белград с его величественной «тврджавой» (крепостью) Калемегдан, улицами и музеями; средневековые крепости над Дунаем в Смедерево и Голубце и Белый Ангел на стене Милешевского монастыря... Дождь над осенними лугами и соснами Златибора, туманные горы Дурмитора, серпантины и кажущийся эфемерным даже из окна автобуса мост над головокружительной пропастью каньона Тары. Пещерные церкви в Остроге, ночевка в горном скиту, знакомство с русскими паломниками и литургия в Цетиньском монастыре. Кислющие дикие гранаты и терпкие «смоквицы» по обочинам, кружевные от древности стволы олив и заброшенный кемпинг с галечным пляжем на теплой сентябрьской Адриатике – чего еще надо? Но без этого, давно желанного «паломничества» поездка явно была бы неполной, и, повернув назад, я бы горько сожалела об упущенной возможности. Ну что ж, хотя бы прогуляюсь в ту сторону, пока есть время до поезда. Вдруг повезет, и удастся поймать попутку?

Мне повезло. Пока стояла в раздумье перед указателем и бессильным шепотом ругалась по-русски, как-то не удалось включить разум и сообразить, что вряд ли такой хороший асфальт ведет лишь к одной полуразрушенной деревне, где пару лет назад сняли один, пусть даже прекрасный фильм. Вскоре меня обогнала одна машина, вторая, и я стала радостно голосовать. Тормознувший грузовик был светел и огромен, как мечта автостопщика. Он вез в кузове какие-то трубы, а пожилой дядечка за рулем работал на строительстве отеля как раз над той деревней, где собирались сделать что-то вроде этнографического музея под открытым небом. И был лично знаком с самим Кустурицей, который в данный момент находился в Белграде. У меня с собой был «поклон (то есть подарок) за Эмира» – собственноручно сплетенные из бересты кошачьи фигурки, темная и светлая, – и эти животные перекочевали к ветровому стеклу грузовика до того момента, как шофер сумеет передать их по назначению. Узкая дорога вилась живописными горами, через какой-то поселок, где дяденька тормознул, едва не зависнув колесом над ущельем, и некоторое время оживленно трепался с местными жителями. Наконец он высадил меня на окраине той самой деревни и предупредил, что поедет назад примерно через час.

Деревня была совершенно безлюдна. Не деревня, а, по русским меркам, село – вон она, церковка с деревянной колокольней, за распадком, переходящим в лес. Чуть повыше, на другом конце, шла какая-то стройка, куда и свернул грузовик. А здесь на перекрестке – ничья корявая яблоня, роняющая плоды в сухую траву с лиловыми цветами-безвременниками, и, чуть ниже, домик с посеребренной старостью дощатой крышей. Такие же разбросаны тут и там по склону, над обширной лесистой долиной, все еще заполненной туманом. Мягкое, лучезарное осеннее солнце, покой и тишина, золотая проседь, пока еще редкая, в кронах деревьев. Простор и ветерок с запахом листьев и дорожной пыли, беспризорные овцы пасутся в траве среди валунов… так жили здесь сотни лет, и так живут, может быть, за ближайшим перевалом, в такой же деревеньке с одним-двумя жителями.

А вот и школа – на фундаменте из дикого камня; лесенка ведет наверх, в жилище учительницы Босы. Двери не заперты, но внутри нет явного запустения – ничего не изломано, не загажено, кровать в комнате учительницы покрыта покрывалом. Даже банки с консервированными лисичками на тумбочке! Видно, народу здесь бывает мало, или посетители все больше адекватные и совестливые, включая местных жителей.

Спустившись в распадок недалеко от церкви, обнаружила знакомый по фильму источник с купелью. А небо там отражается так же, только вместо тени летающего человека – осенние листья на поверхности. Вода, заполняя бревенчатый сруб, выложенный по дну камнями, переливается через край и стекает вниз по склону, теряясь в траве и зарослях ежевики. В Сербии принято благоустраивать источники в память об усопших, и на каменной плите, из которой кристальная струя бьет в деревянный желоб, выбиты имена – попьет человек и помолится за упокой, а заодно и за здравие устроителя. Поскольку людей вокруг не было, а стройку скрывали кусты, не отказала себе в удовольствии окунуться – правда, вода в начале октября была уже по-родниковому ледяная. 

В церкви прохладно и сумрачно, косые лучи света падают сквозь дыру в крыше, куда свалился «ангел из пушки». Икона святого Николая – та самая, а росписи явно самодельные – как раз в духе дедушки Живоина. После, смутившись заброшенным состоянием церкви, я попыталась расспросить о ней у местных жителей, и мне сказали, что церковь – не настоящая, ее перестроили и расписали специально для фильма, но все равно что-то сомнительно. Надеюсь, ее когда-нибудь отреставрируют и освятят – уж больно хороша.

В домик Цане попасть не успела – пока фотографировала старинную летнюю печку и яму-ловушку, куда в фильме проваливалась машина с инспектором, на дороге показался знакомый грузовик. Я рванула наверх, наступив по пути на доску с гвоздем (пострадала, к счастью, подметка, а не нога), но водитель, помахав мне рукой, свернул в противоположную сторону – видимо, на другой объект. И правда, рано всполошилась, всего лишь полчаса прошло. Можно вернуться назад и дойти до конца села. Или, если снова повезет с попуткой, добраться до станции и успеть на ближайший поезд, который будет минут через пятнадцать.

Вопрос решил ветхий от старости и непосильных трудов автомобильчик, спустившийся с перевала и тормознувший на поднятую руку. Нечто вроде старого «Москвича» или «копейки», на которых наши пенсионеры возят с дачи картошку и яблоки. И двое мужичков, тоже пенсионного возраста, – точь-в-точь похожи на наших сельских трудяг старого закала. Сербские крестьяне из такой же горной деревушки, где пасут овец и коров и варят сыр, хранящийся в рассоле, в остро и кисло пахнущих деревянных бочках. Топят печи корявыми буковыми поленьями и вяжут толстые шерстяные носки с затейливым орнаментом, бывшие в старину неотъемлемой частью здешнего народного костюма. Очень непростая, трудная жизнь. Машинка то и дело барахлила, чихала, а то и вовсе глохла на подъемах, и мне было совестно чувствовать себя лишним грузом. Но от предложенной сотни динаров мужички отказались – может, из симпатии к «брачам-русам», а может, из-за того, что здесь, в сербской глубинке, попутки были таким же единственным и привычным видом транспорта, как и в русской.

На поезд я опоздала. Старинные деревянные вагончики промелькнули перед нами на переезде, а следующий рейс должен был быть только через два с половиной часа. Смирившись с тем, что к белградскому вечернему автобусу в Ужице придется ехать автостопом, я взяла в кассе билет – стоячий, так как все места были закуплены какой-то ожидавшейся здесь организованной толпой экскурсантов, – и отправилась бродить по поселку. Выпила кофе в ресторане на станции, но обедать там «задушила жаба» – перекусила сосисками и йогуртом из магазина на трассе. Зашла в церковь, к благоустройству которой руку в немалой степени приложил и сам мэтр Кустурица, принявший не так давно крещение с именем Неманя.

Зашла – и чуть не ахнула от изобилия больших и маленьких икон, которыми были мало не всплошную увешаны стены. Подобное я видела только в крестном ходу в Самарской области, проходившем через старинное мордовское село Старая Бинарадка, где под церковь была приспособлена какая-то постройка советских времен, слегка кособокая и выкрашенная веселой голубой краской. Видимо, местные жители, всем миром обустраивая храм, несли туда – у кого какие были – иконы из своих домов. В основном, черно-белые раскрашенные фотокопии в окладах из чайной фольги, украшенных аляповатыми бумажными цветочками, и эти бедные образа подпольно-деревенского производства, в огромных количествах развешанные на стенах, производили впечатление фантасмагорическое и трогательное до слез. Здесь были не фотографии, а покупные иконы, типографские или написанные (некоторые – явно рукой самодеятельного художника!), но их было так же много – нет, больше, чем в бинарадской церкви. И на каждой внизу – табличка, чеканная или просто картонная, от руки. Смысл примерно один и тот же: «От Славко и Милицы Драгович на помин души безвременно ушедшего сына Петра» или «Вук Радованович – в память о жене Десанке». Понятно. И понятен, кстати, становится в этом свете дедушкин завет из фильма Кустурицы: собираясь умирать, он просит внука не просто купить икону в церковь – а на помин его же, деда, души.

Я подошла под благословение к ясноглазому и светящемуся от седины батюшке, похожему на греческого монаха с горы Афон. «Одакле сте?» («Откуда Вы?») – спросил он. Я ответила. Он хотел еще что-то спросить или сказать, но тут к нему пришли, и я, смущаясь, выскользнула за ограду.

Организованная толпа экскурсантов оказалась парой сотен школьников разного возраста из города Трстеника, поэтому катание по Шарганской восьмерке было веселым и несколько экстремальным. В каждом из многочисленных тоннелей (я сбилась со счета где-то на пятнадцатом) вся это компания счастливо и что было мочи орала, визжала и вопила, так что оставалось лишь диву даваться – нет, не тому, как они не охрипли, а как не оглохли все остальные, включая вашу покорную слугу. Но сама Осмица того стоила. Когда-то эта узкоколейка, построенная австрийцами и восстановленная потом в девяностые годы прошлого века, действительно соединяла Сербию с Боснией, и по ней можно было доехать из Ужице в Сараево. Теперь маленькие старинные вагончики бегают лишь по небольшому участку от Мокрой Горы до станции Шарган-Витаси, сложным путем минуя гору, в нескольких местах прошитую тоннелями. Поездка по этому чуду инженерной мысли занимает два часа, вместе с пятнадцатиминутными стоянками на станции Ятаре и станции Голубичи, где жили герои фильма «Жизнь как чудо». Все эти два часа (за исключением стоянок) я проторчала на площадке между вагонами, восторженно озирая окрестности, щелкая фотоаппаратом и старательно отворачиваясь от очень юной парочки, целовавшейся на соседней площадке (парнишка был незатейливо и натурально рыжим, барышня – с волосами, крашенными в золотисто-рыжий цвет!). 

Как можно передать, что такое Шарганская осмица, и то впечатление, которое производит она на человека? Смотрите фильм, там все это есть. И гулкая темнота тоннелей, и солнечный свет, косо падающий сверху через решетку сосен на вершинах, и прорезанные взрывами теснины между каменных склонов, внезапно сменяющиеся простором и высотой – такими, что дух захватывает, – среди лесистых вершин, с блестящей ленточкой потока далеко-далеко внизу, на дне долины. И ветер в лицо – не жестокий, ласковый, на небольшой скорости, под степенный размеренный стук колес – прозрачный, пронизанный солнцем осенний лесной воздух, свежий и крепкий, как глоток родниковой воды. Чем-то похоже на Россию – на наш Урал или что-то другое. Впрочем, неважно, похоже или нет – люди похожи, чувства похожи; понятна до боли та история про любовь и войну, которая разворачивается на фоне этих пейзажей в фильме Мастера. Любовь – простых, маленьких, нелепых людей, таких, как герой фильма инженер Лука или подвозившие меня сегодня сельские дядьки. Война – та, что гремела в этих местах пятнадцать лет назад, и о которой здесь, в Мокрой Горе, напоминает лишь недалекая – пять километров – граница с Боснией, да память людей.

Кое-где эта война до сих пор не закончилась – об этом напомнил человек по имени Саша, подвозивший меня до трассы между Ужице и Златибором, где ходят автобусы. Родом он был из Ниша, недалеко от Косова, где у него остались знакомые, и искренне недоумевал: почему, если я журналист, я до сих пор не добралась туда, на древнюю землю Сербии? Это был мой «први пут» в эти края, можно сказать, разведка, да и путешествовала я как частное лицо. Турист. А ТУДА туристами не ездят, оправдывалась я, ощущая странную неловкость, как всегда, когда не можешь ни помочь, ни разделить, ни понять – в полной мере, как понимает человек, который с этой болью – живет. Когда-нибудь… Может, через год… Только это уже не оправдание, а утешение для самой себя – потому что не разорваться.

Потому что в Сербию мне теперь будет хотеться всегда.  

Надежда Локтева

Автор: Надежда Локтева