Сергей Соловьев: «Кино – не рыночная игрушка»

Сергей Александрович Соловьев, режиссер, сценарист. В 1969 году окончил режиссерский факультет ВГИКа – мастерскую М. Ромма и А. Столпера. В творческом багаже мастера более 15 фильмов, снятых по собственным сценариям. Известность режиссеру принесли фильмы «Сто дней после детства» (1975), «Спасатель» (1980), «Наследница по прямой» (1982), «Чужая Белая и Рябой» (1986) и в особенности «Три песни о Родине» – легендарная «Асса» (1987), «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» (1989) и «Дом под звездным небом» (1991), а также «Нежный возраст» (2000). Соловьев – обладатель призов самых престижных международных кинофестивалей. С 1982 года руководит актерско-режиссерскими мастерскими во ВГИКе и режиссерскими мастерскими на Высших курсах режиссеров и сценаристов.

Работает в жюри крупнейших международных кинофестивалей, является действительным членом Национальной академии кинематографических искусств и наук.

Откровения известного кинорежиссера записаны во время встреч с ним на ХIII Международном фестивале журналистов «Вся Россия» в Дагомысе, почетным гостем которого он был. В них – размышления о реалиях нашей жизни, о творчестве, о нынешнем состоянии отечественного кино.

Хотели перемен…

Я закончил работу над двумя фильмами: «Асса-2» и «Анна Каренина». Это как бы дилогия, хотя ленты абсолютно разные, и никакое не насилие ни над Львом Николаевичем Толстым, ни над идеями «Ассы». Все обстоит проще: в «Ассе-2» все время снимают «Анну Каренину», постоянно ссорятся, орут. А затем можно увидеть то, из-за чего это все происходило.

За двадцать лет, которые прошли с момента выхода «Ассы», мне множество раз предлагали снять продолжение. Я отказывался наотрез. И вдруг три года назад я осознал, что у нас в стране осуществились те самые перемены, которых так хотели все, в том числе и герои «Ассы». Эти перемены стали реальностью нашей жизни – имею в виду стиль жизни, стиль устоявшихся жестких и строгих форм. А ведь Гребенщиков еще тогда подарил мне свой виниловый диск с надписью: «Отцу новой стагнации». И он оказался прав. Мы вступили в новую эпоху. В новом фильме есть несколько выживших и оживленных мною героев. Говорухин тоже требовал воскрешения, но я ему отказал. Одна моя ученица защитила диплом по «Ассе». Поразился одному ее наблюдению на презентации этого фильма: «Мы тогда были убеждены, что начинается новая великая, созидательная эпоха, а по существу отмечали не начало новой, а конец великой старой эпохи. Тогда закончилось честное искусство и началась коммерция». И это правда. Мы все попали в этот адский круг. Хорошо это или плохо – не знаю. Но если все, занимавшиеся честным искусством, стали коммерсантами, стоит задуматься. В свое время было искусство социалистического реализма, теперь наступила эпоха капиталистического модернизма.

Нужно ли посмотреть «Ассу» перед «Ассой-2»? Можно посмотреть, а можно и нет. Но в цивилизованном мире логично, чтобы телевидение в самое рейтинговое время все-таки показало «Ассу». Зрителю будет легче. Важно, чтобы 17 – 19-летние, которые ходят в кинотеатр жрать «попкорм», кое-что узнали.

Разговоры о смене поколений – очередная галиматья. Я поступил во ВГИК в 1962 году. Спросите, чем нынешний хороший человек отличается от хорошего человека той поры? Ничем. Мобильник – это заморочка. По нему можно так же лгать, как когда-то по телефону на стене в коридоре коммуналки. С людьми ничего не произошло и не произойдет. Ахмадуллина ничем не отличается от самого лучшего поэта, которого еще никто не знает. Говорят: пришло молодое поколение, нужно реагировать. Это им нужно реагировать, раз они пришли. Их сформировало окружение. В моей мастерской я снял картину по сценарию молодой девочки, моей ученицы. Чем она отличается от меня? Цветом волос. Все. Все мы – постпушкинское поколение. Когда-то писатель-деревенщик Можаев по поводу моих сетований о каких-то политических проблемах сказал: чем занята твоя голова, это же все пена, как в пивной кружке, дунь – и все исчезнет.

Сейчас в кинотеатры ходит, в основном, молодежь 17 – 20 лет, и мы обязаны обслужить эту публику. Получилось, что все инновационные преобразования привели к тому, что кинематограф превратился в обслуживающий персонал, призванный таскать из огня каштаны для тех, кто обогащается за его счет. Это не имеет никакого отношения к магическому феномену российского кино.

Спрашивают, когда для нашего кинематографа было лучше – тогда или теперь? Раньше мы имели дело с бюрократической прослойкой, которая была понятна: у этих людей не было совести, но была боязнь начальства. Они хамили только если появлялась угроза стулу, на котором они сидят. Если такой угрозы не было, они рады были и помочь. Как-то на одном из кинофестивалей мне довелось встретиться с Тарковским после его отъезда из СССР – тогда у нас он считался врагом и с ним было запрещено общаться. На мой вопрос, как ему живется за пределами СССР, он указал рукой на зрительный зал и сказал: можно ли с кого-то из этих людей получить хотя бы один доллар на фильм, подобный «Зеркалу»? А наши «страшные» власти – давали.

Нынешний диктат денег в миллион раз безжалостней и страшнее тогдашнего административного. «Хозяин» пошлет тебя вон без разговора, он ничего не боится, ему никто не нужен – у него деньги. Поэтому я с большим уважением отношусь к тем, кто сегодня снимает человеческое кино: они герои России, не поддаются. Конечно, можно разбогатеть на обслуживании, но диктат денег для кино – это гибель.

Строптивый отечественный ежик

Есть огромная государственная ошибка: с одной стороны, вкладываются большие деньги в производство фильмов – на них держится вся российская кинематография. Но фантастика: никто не вкладывает в возвратные структуры. Если бы у нас появилась хотя бы одна единственная киносеть с 51 процентом государственного влияния, все вложения в кино обрели бы смысл. Наше государство смогло бы отстаивать национальные интересы. Во всем мире, за исключением Америки, которая – особый случай, дело обстоит именно так.

Производство национальных фильмов – это не производство галош, оно не может быть рентабельным. Поэтому везде борются за свои национальные кинематографы через систему возврата. В Колумбии, с ее огромной киносетью, есть более пятисот кинотеатров, где демонстрируются только национальные фильмы. В остальных кинотеатрах из пяти долларов, которые берут со зрителя за любой фильм, в госбюджет отчисляется один доллар с отечественных фильмов и четыре – с зарубежных, остальное достается кинотеатру. В Германии строят не менее, чем трехзальные кинотеатры. В самом большом – на 800 мест – идут американские боевики. Зато во втором, маленьком зале 8-10 человек зрителей смотрят свое отечественное кино, а в третьем, тоже небольшом зале идут мировые шедевры: Бергман, Феллини, Антониони. И то, и другое – на налоги от демонстрации американских боевиков. Таким образом, доходы от коммерческого кино волею государства идут на сохранение национального кинопроизводства. Это и есть осмысленная государственная политика. В Китае в течение года допускается к демонстрации не более 15 зарубежных фильмов, которые отбирает специальная комиссия. И вот в Шанхай, где проходит роскошный кинофестиваль, слетаются все боссы американского кинематографа – попробовать уговорить китайцев хотя бы еще на один – шестнадцатый фильм. Таким образом, и в Китае существует неравнодушная государственная логика.

Все это, как говорится, и ежику понятно. Только не отечественному ежику. И не потому, что вокруг такие уж глупцы. Во всем этом есть строгая закономерность: кому-то это очень выгодно. Сегодняшняя драма кино – в отсутствии волевых государственных решений по его защите. Главный пафос дня – доход кинотеатров.

Сейчас много говорят о возрождении российского кинематографа. Однако то, что кино возрождается, что люди пошли в кинотеатры – неправда в сравнении с тем, чем было российское кино когда-то. По меркам прошлого все теперешние сверхрейтинги по существу провальные. И число существующих, и строительство новых кинотеатров –
чушь. Сейчас уже строят лежачие кинотеатры, где можно заниматься всем, чем угодно, нажав кнопку, заказывать пиво, иногда, если охота, поглядывая на экран. Этим мы окончательно добиваем молодое поколение, которое сами сделали маразматиками, ориентированными только на деньги. Молодежь нужно ориентировать не на успех, а на осознание того, кто мы, откуда и зачем. И не в виде общественной повинности, а по внутреннему состоянию души. Иначе ничего не будет.

Чтобы ликвидировать воровство картин, нужна государственная воля. За три дня проблема будет решена, как было, например, с олимпиадой. Путин поехал на утверждение, и ему отказать не смогли. Такой воли нет ни в борьбе с кинопиратством, ни в поддержке национального кинематографа, ни в понимании того, что наш кинематограф является нашим национальным миром. Именно оттуда мы узнаем, кто мы.

Была бы голова на плечах

Феноменальный край – Ханты-Мансийск. Там замечательный губернатор и замечательные люди. Им хватило личностного достоинства, чтобы при 85 процентах национальных запасов нефти и 65 процентах газа – не спятить, а остаться нормальными людьми. И то, что сняты «Асса-2» и «Анна Каренина», что в Ханты-Мансийске проходит фестиваль кинематографических дебютов – их заслуга. Следствие – появление в этом городе уникально мощного кинопроизводства в стране, столь же весомого, как в Москве и Санкт-Петербурге. Этот кинофестиваль – один из самых замечательных, его смогли сделать достойнейшим в мировом рейтинге. А ведь он проходит не летом на юге, а зимой в тайге. Туда едут с удовольствием самые знаменитые звезды. Француз Пьер Ришар собирался пробыть в Ханты-Мансийске не более одного дня, а задержался на две недели. Так что дело не в наличии денег, а в голове, которая решает, как их использовать. В Ханты-Мансийске один из лучших музеев русской живописи. Деньги сейчас много у кого есть, а вот головы нет.

Мое ощущение современной действительности: чума во время пира. Может ли быть счастливо человеческое общество, которое не пользуется таким инструментом, как совесть? Мой фильм «О любви» – по рассказам Чехова. Это картина о совести, о том, что происходит с душой, с сознанием, с человеческими судьбами, которые замешаны на любви.

В титрах фильма написано: режиссер – «орденоносец четвертой степени». Так оно и есть. Это никакая не самоирония, а констатация факта. Я не очень хорошо понимаю, кто – второй степени. Даже великий Рихтер – не первой степени. В этом фильме я, режиссер, являюсь читателем, а вовсе не заявляю себя «соавтором Чехова четвертой степени».

В главной роли – Александр Абдулов, получивший на «Кинотавре» приз за лучшую мужскую роль. В фильме не ощущается его профессия. Есть жизнь, душа, сознание, разум. Абдулов не захотел брать деньги за участие в фильме, сказав, что сумеет заработать в другом месте, и снимался бесплатно. Мне в моих фильмах трудно писать «в ролях», так как актеры, подобные Александру Абдулову или Татьяне Друбич, не играют, а живут на экране. В кино не бывает артистов, бывают просто люди. Марчелло Мастрояни был потрясающим человеком, он дал возможность многим режиссерам снимать себя как человека.

Картину «О любви» не взял ни один телевизионный канал – не тот формат. Но это драма не фильма, а их хренового формата. Это они сами воспитали таких оболдуев, поколение кретинов, которые ходят в кинотеатр есть «попкорм», а не приобщаться к настоящему искусству. Мы просто обязаны угробить этот поганый формат, который рождает идиотов.

Долой бенефисный пафос!

«Анна Каренина» – бестселлер нашего времени. Ее читает вся Америка. Год назад в Париже был сделан новый перевод романа, излагающий сюжет живым языком англичан. Перевод пользуется огромным успехом. Признано, что «Анна Каренина» – самый великий роман всех времен и народов. Выяснилось, что у всех людей и поколений, оказывается, общие проблемы, которые решаются диким количеством сумасшедствий. И все за нас решил великий русский писатель.

В моей «Анне Карениной» нет никакой концепции. Я не верю в концепции, все они себя исчерпали. В Толстом меня поражает прежде всего картина жизни. Это роман не о цене измены, а о цене любви. В моем фильме нет никаких эффектных сцен, включая последнюю, когда Анна бросается под поезд. В нем – естестественное существование персонажей. Анну Каренину мечтают сыграть все самые известные американские актрисы, которые даже и роман не читали. Эта роль всегда была бенефисной для звезд Голливуда, в числе которых Грета Гарбо, Вивьен Ли.

А в нашем фильме впечатление такое, что в роли Анны Карениной снялась сама Анна Каренина. Отсутствует бенефисный пафос. Однажды я спросил у Ромма, почему в картине «Ленин в Октябре» на роль вождя он взял Щукина, а не интеллигентного, благородного Штрауха. Он ответил, что Щукин дико похож на Ленина. Кстати, сам Ромм Ленина никогда не видел. То же я могу сказать о Татьяне Друбич в роли Карениной. В мои картины артисты приходят сами. Я не понимаю слово «кастинг». Это бред. Нужный актер должен материализоваться из воздуха, как у Булгакова. И у меня бывает именно так. Нужно или писать сценарий на определенных актеров, или верить, что они обязательно материализуются.

Считается, что при распределении финансов львиная доля достается признанным мастерам, а новоявленным продюсерам всегда сложно жить. Не тут-то было: эти люди зарабатывают на съемках картин и подчас не заинтересованы в том, чтобы готовые фильмы вышли на экраны. Сегодня самая успешная в материальном плане картина – та, которая не выходит на экран. Мне сказали, что на полках пылится более ста отснятых картин, которые никто не забирает. А наибольший кайф – объявить фильм творческой неудачей. Тогда все потраченные деньги списываются.

Пять лет назад я отправил на конкурс сценарий по Евгению Гришковцу. В фильме должно быть занято два актера, его стоимость – 550 тысяч долларов. Меня не утвердили, заявив, что замысел не имеет коммерческой перспективы. Куда идти жаловаться – не знаю. Может быть, кое у кого был расчет на «откат», я бы его дал, но ко мне даже и не подходили с таким предложением. Да и какой откат с пятисот тысяч. Я просто смешной персонаж.

Как спасти родину

Нужно постараться убить в себе рейтинговое сознание. Такого сознания не существует. Это выдумка, ложь. Считается, что старшее поколение воспитывалось на одних идеалах, а нынешнее – на других, и это, мол, определяет отличие поколений. На самом же деле мы все воспитываемся на одном и том же – на чтении, на Толстом, Достоевском, Булгакове. Что из этого получается – другой вопрос. Россия – страна с многовековыми традициями, настоящей культурной историей. И не нужно делать вид, что у нового поколения другие источники воспитания.

Можно ли верить в светлое будущее поколения, которое выросло на сникерсах, на жажде денег? Это настоящая драма исторического развития. Подлинная история предполагает колоссальное внутреннее движение, не подвластное внешней мишуре. Я верю в будущее молодого поколения. Даже если 80 процентов населения – стадо баранов, которое интересуется только деньгами и карьерой, то остается еще 20 процентов, а это огромная масса людей.

Однажды в Германии я взял такси. Шофер слушал Малера. Это у него уже генетическая потребность. Представьте себе в России таксиста, слушающего Глинку. В нашей стране, где живут и творят Башмет, Спиваков, Гергиев, десятки других выдающихся музыкантов, провалились все радиостанции классической музыки – они не прошли по рейтингам. Это нельзя так оставить.

Наши руководители не такие уж простаки, у нас ведется определенная работа по восстановлению национального генофонда. Но где-то все это проваливается. Значит, кому-то выгодно и наше телевидение, и все прочее. А проваливается все из-за того, что подлинная государственная воля подменяется пустыми разговорами о ней. Может быть, кое-кто опасается того, что опять появятся худсоветы, заместители по нравственности и прочие. Я – за всяческую редактуру, за худсоветы. В нынешней ситуации это необходимо. Кино – не рыночная игрушка, а средство национального единения людей.

Я радуюсь, что сегодня у нас никто не стоит в очереди за колбасой, не унижается перед парткомом за путевку в Болгарию. Но рыночная экономика, которая имеет огромные достижения во всем мире, как следствие рождает обуржуазивание нравов. Сейчас мы являем собой отвратительное мелкобуржуазное, мещанское общество с ужасающей безвкусицей. Все эти клубы, презентации, журналы, балды с рюмками, которые стоят против друг друга и о которых пишут, в чем они одеты – это тотальный сумасшедший дом. Безвкусица, возведенная в ранг быта. Это та буржуазность, которую так ненавидели великие мастера кино. И Феллини, и Антониони – великие антибуржуазные режиссеры, ненавидевшие сам дух буржуазности. Поэтому они так любили Эйзенштейна, советское кино, в котором было все, кроме буржуазности.

Я не могу слышать болтовню о спасении родины, эта болтовня меня раздражает. Сегодня лучше не родину спасать, а отечественное кино. И еще. Дети многих наших соотечественников, в том числе и моя дочь, учатся за рубежом. Кое-кто считает это непатриотичным. А задумываются ли эти люди о том, почему все без исключения потомки того же Толстого или Горького – на западе. Это генетическое чувство во имя спасения рода. Когда у нас в стране спасена Ясная Поляна, а потомки Льва Толстого в Америке основали величайший в мире Толстовский фонд, то именно этим они спасают родину. Этот фонд они пронесли через войны вместо того, чтобы сидеть в сталинской кутузке и получать кулаком по морде. Это мощь толстовской закваски – как нужно спасать родину.

Если у человека есть какие-то внутренние устремления, они обязательно осуществятся. Мой отец спасал родину в СМЕРШе, куда попал по кировскому призыву. Мать была экономистом, деда расстреляли. Это самая унылая советская семья, которая не приспособлена для спасения родины. Раньше было много плохого, а сейчас – еще хуже. И никакой родины я спасать не собираюсь.

Автор: Валерий Иванов