«Как жаль вас всех…»

Областной журнал «Самара и Губерния», номер 1#2015 (апрель)

В школьном музее села Бобровка среди экспонатов, посвящённых войне, бережно хранится одно-единственное фронтовое письмо. По моей просьбе его достали из витрины. Письмо оказалось большим, на шести страницах. Они были совсем не истрёпаны; текст, написанный карандашом, вполне читаем. Пробежав глазами всего несколько строчек, я поняла, что такого письма с войны я ещё не держала в своих руках. К сожалению, в тот момент рядом со мной не оказалось никого, кто мог бы сообщить какую-то информацию об авторе, кроме того, что это Владимир Васильевич Светличный – брат первого директора Бобровской школы. Мне сделали ксерокопию письма, с этим я и уехала. Дома я ещё раз перечитала это удивительное письмо...

«Здравствуйте, мои родные и дорогие Клавдя, Геруся и Люсик! Сообщаю, что вот 8 дней, как я нахожусь на передовой. Предпринимаем наступление на одном из участков, самых ответственных на данном этапе. Письмо до этого никак не давали писать немецкая авиация и миномёты, сеют бомбами и минами, как градом, верно, и с нашей стороны «катюша» сыплет и бомбит авиация... Такого кошмара, что сейчас здесь, мне кажется, не видела история войны. Нет секунды, чтобы над головой не летели снаряды, и наши в немцев, и немецкие. Положение, Клавдя, такое: умереть, но выполнить приказание, чтобы занять энную территорию. Так что совершенно неудивительно, что завтра уже всё... Вчера замполита нашего подразделения у...<убили>. Мы с комбатом и часть нашего подразделения попали в окружение, вышли с боем, «немного» потеряв. Когда-то Мамонов Фёдор Ф<ёдорович> говорил мне, что посмотреть бы со стороны, что там делается? Откровенно должен сказать: такие, как Мамонов, не выдержали бы этого ужаса, который идёт с той и с другой стороны. Сейчас с оружием зарылись в землю, но чтобы написать письмо, я вышел наверх окопа – дьяволы автоматчики заметили: пули беспрерывно свистят над головой. Сегодня ночью дадим жару этим автоматчикам. Будет ночной бой.

(Дальше одна – нижняя – строчка письма оборвана или обрезана. Но из контекста ясно, что в этот момент в небе над окопами подбивают немецкий самолет. – Авт., Л.М.)

...немецкий бомбардировщик. Бойцы и командиры в окопах аплодируют. Да, приятно, когда сбивают наши. Завтра нам выдадут месячное пособие, и расчёта мне 900 рублей. Я написал с передовой туда интенданту, чтобы он эти деньги перевёл телеграфом тебе, Клавдя. Они мне, видимо, теперь не понадобятся. Пиши, Клавдя, по адресу, может быть, я до этого времени удержусь на поле боя. Адрес... (ух, сволочь мина чуть по голове не ахнула, засыпало землёй). Продолжаю, адрес: «Действующая Красная Армия, полевая почтовая станция №1974, отдельный пулемётный батальон, мне». Ох, как бы хотелось хоть на минутку посмотреть на вас. Сейчас я вытащил семейную фотокарточку из полевой сумки и посмотрел на вас, и никак не мог смотреть равнодушно, слёзы душат. Но будем в надежде, авось да и останусь в живых. Пиши, мой родной Клавдик, – меня одно волнует: ты получила или не получила аттестат и справки? Если бы я знал, что ты получила, то я был бы спокоен, и тогда ничего не было бы страшно. Ну, всего, Клавдик, надо готовиться к встрече. Мой адъютант чистит мне пистолет, надо приготовить ещё кое-что. Ребята чувствуют себя храбро, немного волнуются. Эх, Клавдя, если бы ты знала, как сдруживает эта окопная фронтовая жизнь. Смерть каждого бойца и командира всё равно, что смерть родного брата. И хочется за него мстить, мстить, бесконечно мстить.

До свидания. Привет Анучиной и Андреюкам, председателю колхоза (если Ваганов), Мамонову Ф.Ф., Ваганову Лаврентию, Яшанову и всем соседям. Как жаль вас всех. С приветом, твой – и ваш, ребята, папа – Володя.

9 сентября 1942 года. 8 часов вечера».

Меня очень взволновало это письмо. Я никак не могла освободиться от мыслей об этом человеке, сидящем в сталинградских окопах (то, что в письме речь идет именно о Сталинграде, у меня, кстати, не вызывало ни малейших сомнений), человеке, прекрасно понимающем весь ужас и весь масштаб происходящего и спокойно готовящегося завтра встретить смертельный бой...

Удивляла человеческая зрелость писавшего, его информированность – ведь совершенно ясно, что он знал гораздо больше, чем мог сказать в письме, которое прочтёт военный цензор. Бесспорен его литературный дар; то, о чём он пишет, яркой картинкой встаёт перед глазами, но каково – думала я – было читать всё это его любимой Клавдии? Мог ведь, оберегая её, написать просто «жив-здоров, у меня всё хорошо», он же – заботясь и волнуясь о ней безмерно – тем не менее «режет правду-матку». Зачем, спрашивается? Может, думала я, Владимир Васильевич делает это сознательно, чтобы хоть так сохранилась для истории Правда? И он совсем не драматизирует ситуацию, когда пишет: «Такого кошмара, что сейчас здесь, мне кажется, не видела история войны». Ведь известно, что Сталинградская битва стала крупнейшим сражением в истории человечества: по приблизительным подсчётам, суммарные потери обеих сторон превысили два миллиона человек!

...Ответы на все эти вопросы могли дать только его близкие. Мои поиски были не очень длительными, вскоре я нашла сына Владимира Васильевича, Германа Владимировича, того самого «Герусика», который сейчас живет в Самаре. Вот что он рассказал. В первый раз его отец ушёл на фронт в июне 1941 года. Был ранен под Москвой в правый локтевой сустав, в результате чего рука потеряла способность сгибаться-разгибаться. Когда его отправили домой на долечивание, он, «неистовый коммунист», каждую неделю ездил в военкомат, просился на фронт. В июле вернулся счастливый, с вестью, что ему удалось-таки «обмануть» медицинскую комиссию! А в тот момент, когда Владимир Васильевич писал письмо, он действительно воевал под Сталинградом, был заместителем командира отдельного пулемётного батальона. В сентябре он был ранен, и его перевезли в госпиталь на другой берег Волги. Ранение было не тяжёлым, и вскоре Владимир Васильевич возвращается в строй. В ноябре его назначают командиром отдельного пулемётного батальона и бросают под Калач-на-Дону. В начале декабря они получили от отца последнее письмо: «Иду на правый берег Дона. Если останусь в живых, напишу». Не написал… Вместо этого пришло извещение: «Ваш муж, Светличный Владимир Васильевич, погиб в боях за Сталинград 5 декабря 1942 года». Было ему в тот момент 32 года.

P.S. Кстати, после разговора с Германом Владимировичем прояснилась и ещё одна «загадка», почему письмо адресовано на Сколково, если вся их родня жила в то время в Бобровке? Оказывается, в начале 1941 года Владимир Васильевич был назначен директором Красногвардейской средней школы (это современный посёлок Преображенка), где одновременно преподавал ещё историю и военное дело. Жена, Клавдия Ивановна, работала в той же школе учителем начальных классов. Эту семью ещё помнят здесь... А дача Германа Владимировича, на которой я его разыскала, стоит совсем неподалёку от того места, где прошло его детство...

Автор: Людмила Мельниченко