Против течения

Областной журнал «Самара и Губерния», номер 1#2024 (апрель)

Любуясь красотой старинного Михайло-Архангельского храма в селе Малая Малышевка Кинельского района, многие даже не задумываются о том, как же он дожил до наших дней в целости и сохранности. Тем не менее храм несколько раз был на грани уничтожения. И этот рассказ – об одной из его спасительниц, о Прасковье Антоновне Ивановой (Кретовой). О Параскеве. О хрупкой маленькой женщине, оказавшейся настолько сильной, чтобы не дрогнуть перед выпавшими на ее долю испытаниями и ни разу не предать свою веру.

Когда рушили купола

Самые ранние воспоминания Прасковьи Антоновны связаны с другим маломалышевским храмом – Троицким: она сидит на полу церкви, устроившись на огромных отцовских рукавицах из овчины, укутанная маминой шалью. Вокруг – много народа, но она никого не замечает: она с интересом рассматривает «картинки» на стенах церкви, слушает певчих на клиросе и с нетерпением ждёт, когда батюшка Василий в конце службы поманит её рукой, и она со всех ног побежит к алтарю. Строгая монахиня Тамара цыкнет на неё, а батюшка погладит по голове и даст гостинец: конфеточку или церковную просфору. И счастливая Пашурка побежит через всю церковь обратно к родителям...

«Батюшка Василий (Василий Яковлевич Шеин) появился в нашем доме холодным январским вечером 1937 года: попросился вместе со своим попутчиком на ночлег. Улица у нас проходная была. Так и называлась – Большая дорога, – рассказывает Прасковья Антоновна Иванова. – Жили мы недалеко от церкви. Путники часто просились переночевать, и мой отец никому не отказывал. Вот и на этот раз пустил. Один мужчина тут же залез на печку, очень уж промёрз, а второй после ужина долго беседовал с отцом, и всё больше на религиозные темы. Улучив момент, отец спросил у его попутчика: «Кто это, что за необыкновенный человек?» Оказалось, что это священник, недавно выпущенный из тюрьмы, где просидел три года (потому и стриженый), что идут они из Куйбышева к месту его нового назначения – в село Съезжее. И так моему отцу этот батюшка понравился, что предложил он ему в Малышевке остаться. Все формальности они утрясли быстро, ведь мой отец, Антон Яковлевич Кретов, был в то время старостой нашей Троицкой церкви. Сначала Василий Яковлевич жил у нас, а потом рядом, в небольшом домике. И очень ко мне привязался. По своей семье, видимо, тосковал. Мне потом уже родители рассказывали, что, когда он после тюрьмы вернулся домой, жена и сын его даже на порог не пустили. Отреклись. Тяжело переживал он такой внезапный удар от самых близких людей. Меньше года прослужил в Малой Малышевке отец Василий. На Петров день его снова арестовали и 18 января 1938 года расстреляли».

Ещё одно – ярчайшее – воспоминание Прасковьи Антоновны из детства: тот час, когда рушили купола Троицкого собора, когда снимали с него колокола. «Я помню всё так отчётливо, будто было это только вчера, – говорит Прасковья Антоновна. – В голос плакала мама и другие женщины, а мне казалось, что наступил конец света... Мой отец, как я потом узнала, долго противился закрытию нашей церкви. Когда у него, как у старосты, стали ключи требовать, он бросил их в толпу со словами: «Как народ решит: не один я строил эту церковь, мы её всем миром строили». Не отдали на том сходе ключи коммунистам, а ночью вернули их отцу. Но нашлись всё же, как говорил отец, предатели. Сначала убедили народ использовать церковь под зернохранилище («наше ведь зерно, общее»), а потом обманом, якобы от имени большинства жителей, провели решение переоборудовать её под школу. И как только рука поднялась на такую красоту. Она ведь у нас была настоящая красавица. Пятикупольная!»

После этого Кретовы всей семьей в 1939 году стали прихожанами второй малышевской церкви – Михайло-Архангельской.

В Михайло-Архангельской церкви

Кретовы были самыми активными членами церковного сообщества Михайло-Архангельской церкви. Антон Яковлевич вошёл в церковный совет, стал помощником старосты, а его жена, Матрона Григорьевна, совершила в эти годы, можно сказать, настоящий гражданский подвиг. А произошло вот что. В предвоенное время малышевскую церковь районные власти решили задушить налогами: чуть ли не каждый месяц приходил какой-нибудь счёт. Не успеют собрать деньги, новый налог приходит. И в какой-то момент отец Василий Перов, поняв бессмысленность этой борьбы, отказался в очередной раз собирать с прихожан деньги, и был арестован за неуплату налога. Храм оказался закрытым. Членов церковного совета разогнали. Некоторых арестовали, а некоторые, как Антон Яковлевич, были вынуждены скрываться. И тогда две женщины, Матрона Григорьевна Кретова и её дальняя родственница, бабушка Евдокия (тоже Кретова), пошли в Куйбышев к владыке Алексию просить нового священника. А тот сказал: «Я дам вам в Малышевку священника, а его тут же арестуют. Нет, вам надо как-то вопрос решать с местными властями, очень они у вас там рьяные». Двадцать два раза пешком ходили Кретовы по кругу: то в область, то в район, пока кто-то не подсказал им написать письмо всесоюзному старосте – Калинину. Под обращением собрали тысячу подписей местных жителей и отправили эту тетрадку в Москву. Письмо вернулось с пометкой: «Составлено не по форме, подписи должны находиться на одном листе». И тогда Кретовы взяли огромный ватман и вновь собрали тысячу подписей... И получили-таки разрешение Калинина открыть церковь. В Малую Малышевку был прислан новый священник – отец Никита Моськин. Первая служба после двухлетней паузы состоялась на Петров день, 12 июля 1943 года.

Ну каким, спрашивается, мог вырасти ребёнок у таких родителей? Конечно же, Паша, в то время уже школьница, всё свободное время проводила при храме. Не только постоянно посещала все службы, но и помогала чем могла. В это время в Малышевке (из-за того, что здесь функционировала церковь) жило много монахинь из разорённого Шихобаловского монастыря. И в какой-то момент девочка поняла, что и она хочет, чтобы смыслом её жизни стало служение Богу. В те годы такое поведение, мягко говоря, не приветствовалось. И хотя многие жители нашей страны продолжали верить в Бога, крестить детей или даже венчаться, делали они это тайком. А у неё, подростка, почему-то хватало мужества не лукавить и веру свою не скрывать. Она могла не прийти в школу во время религиозного праздника. Она сознательно не вступила в пионеры и в комсомольцы. Могла на прямой вопрос учителя «Есть ли Бог?» при всём классе ответить «Есть», и спокойно воспринять очередную двойку в качестве наказания. «Я этого учителя называла про себя Бес Иванович, – улыбается Прасковья Антоновна, – потому что он меня постоянно третировал». И пока был директором Палладий Иванович Баскаков (сам веровавший в Бога), ей это сходило с рук. Но как только директором школы стал ярый атеист Леонид Николаевич Холкин, её тут же исключили из школы. Тем более что случай представился, на взгляд дирекции, вполне убедительный.

Публичный суд

В тот вечер она принесла молоко детям нового батюшки, Павла Михайловича Лазарева. Вдруг раздался звон колокола: горела церковь. Первыми увидели пожар и подняли тревогу мальчишки, занимавшиеся в это время у учителя Александра Ильича Сукачёва в доме напротив. Батюшка был болен, он попросил Параскеву взять ключи от храма и бежать, открывать двери.

Как потом выяснилось, это был поджог. Комсомольцы-активисты разбили окно в алтаре и бросили внутрь тряпки, смоченные керосином. Так что если бы не мальчишки, вовремя заметившие огонь, и не Параскева, сумевшая быстро обеспечить людям вход в здание, церковь бы, вполне возможно, сгорела. Но общими усилиями огонь удалось быстро потушить. А Пашу на следующий день ждал в школе публичный суд и приговор: из школы исключить! Причём наказывали лишь её одну. Когда она, защищаясь, сказала, что церковь вообще-то тушила не только она, в ответ услышала: «И учитель, и другие ученики, и жители села тушили пожар. Ты же тушила церковь!» Так она в свои неполные 17 лет стала в селе изгоем. Грустнее всего было то, что и батюшку Павла Михайловича, с которым она могла часами разговаривать на разные духовные темы, с которым занималась в церковном хоре, вскоре перевели в другой район. Закончилось тем, что он, узнав про её бедственное положение, предложил ей работать у него псаломщицей, и она уехала из Малышевки. Вернее, ушла пешком и в чужой одежде, потому что денег у неё не было совсем. В качестве «багажа» она уносила с собой фотографию малышевской церкви.

Возвращение в Малышевку

В Малую Малышевку она вернулась спустя почти десять лет. За спиной был богатейший опыт работы с одним из лучших священников области, замечательным глубоким человеком, интереснейшей личностью. Была неудачная попытка устроиться монахиней в Киево-Печерскую лавру (как оказалось, в то время был строгий запрет – молодых девушек туда не принимали ни при каких условиях).

И, наконец, было вынужденное замужество, чтобы избежать очередных преследований советской власти. И вот тут ей очень сильно повезло. Владимир Григорьевич Иванов, мало того, что тогда в ней души не чаял, он до сих пор глядит на неё влюблёнными глазами. В Малышевку Ивановы приехали с маленькой дочкой Таней. Вскоре у них родилась Ираида, потом Наталья, Антонина, Любовь, Надежда... Владимир Григорьевич работал бухгалтером в лесхозе. Жизнь была тяжёлой и финансово, и физически (яслей – нет, дедушек-бабушек – нет), но у неё была отрада – её церковь.

«За всю свою жизнь я не пропустила ни одной службы. Нет, одну всё же пропустила. В тот день Володя пришёл и сказал, что ему заявили в сельсовете, что меня лишат материнства, если я не прекращу ходить в церковь. Он пытался возражать им: «Как это возможно – у хорошей матери отобрать детей?», но они были непреклонны. В тот день – ради него – я в церковь не пошла, но уже на следующий день я опять была на клиросе. Так и шли годы. Официально профессии у меня не было, а реально всю жизнь я псаломщицей отработала. Стаж у меня – 65 лет! Но я не оформляла это, чтобы детям жизнь не портить».

И всё же одна официальная запись, связанная с церковной деятельностью, в трудовой книжке у Прасковьи Антоновны появилась. Было это в 1988 году. «В тот год церковный староста Иван Егорович Занин заскандалил с батюшкой, Геннадием Феоктистовым. И хотя правда была не на его стороне, он действовал с позиции силы. Взял ключи от церкви и бросил их в сельсовете на стол Василию Семёновичу Нечаеву. Мол, если уберёте Феоктистова, буду служить дальше, а если не уберете, то вот вам ключи. В общем, церковь – закрыта, нас туда не пускают. Одну службу вообще сорвали, две других мы в сторожке служили... До архиепископа Иоанна слух дошёл, пришлось Нечаеву самому «церковную двадцатку» собирать, чтобы выбрать нового церковного старосту. Сколько он ни бился, никто не хотел на себя ответственность брать. В итоге Василий Семёнович, видя такое дело, предложил меня. И, хотя мне не положено было (как служителю культа), в итоге так меня и утвердили в районе на этой должности, потому что никто не брался. А я что? Мне и церковь жалко, и браться страшно: женщина я, да ещё – шестеро детей! Но ничего, Господь помогал. И Василий Семёнович. И советом, и делом. За два года отремонтировали мы крышу, облицовку обновили, крыльца все заново сделали. Моими большими помощниками тогда были ещё Яков Егорович Бакулин и Михаил Петрович Осипов. А потом новый указ архиепископа Евсевия: строй дом батюшке! Вот так четыре года прошли в строительной круговерти, а тут Занин захотел вернуться, людей против меня стал настраивать. Доходило до того, что новый замок повесил, чтобы я в церковь не могла зайти. Наконец, собрание собрали. Голоса разделились. Половина за меня, половина – против. Горячие дебаты были. Никогда не забуду: Галина Михайловна Головкина взяла слово и говорит: «Когда мы коммунистами были, мы её выгнали из школы. А сейчас мы же выгоняем её из церкви!» За меня в тот момент были и благочинный Иоанн Гончаров, и владыка Евсевий. Говорили мне: «Не слушай никого, работай, за тобой – правда!», но я ушла. К тому моменту умер Михаил Петрович Осипов, не мог уже работать и Яков Егорович. Да и я уже давно была пенсионерка».

Но не удалось Прасковье Антоновне уйти на покой. Почти сразу же к ней за помощью обратились соседи из Богатовского прихода, и она ещё почти двадцать лет служила сначала псаломщицей в Богатом, потом – в посёлке Центральном и в Красносамарском. Растила там себе смену. Занималась организацией и обучением хоров. Потом, с приходом в маломалышевскую церковь отца Андроника, вернулась под своды любимого храма. А недавно, на престольный праздник – Михайлов день – у неё случилась ещё одна большая радость: владыка Софроний рукоположил в дьяконы маломалышевсой церкви её племянника Владимира.

Автор: Людмила Мельниченко