Батюшка

ПАМЯТИ СТАРЕЙШЕГО ПРЕСВИТЕРА САМАРСКОЙ ЕПАРХИИ, НАСТОЯТЕЛЯ КАФЕДРАЛЬНОГО ПОКРОВСКОГО СОБОРА ГОРОДА САМАРЫ ПРОТОИЕРЕЯ ИОАННА (ФИЛЁВА) (22.05.1936 – 20.09.2009)

«Когда человек умирает, изменяются его портреты» – несомненно, что-то происходит и с портретами ушедших, и с нами, остающимися. Качественно меняется наша память: из собирательницы встреч, разговоров, событий, связанных с человеком, она становится их хранительницей. В этой пустоте, образовавшейся от ухода близкого человека, создаётся новый образ, знакомый, но часто и неожиданный. Второстепенные черты отметаются от главных, слова, часто слышимые, вдруг приобретают весомость и важность.

Он был неотъемлемой частью Покровского собора… В будние дни в старенькой рясе идущий от алтаря к выходу из храма, в праздничные – в епитрахили и с Евангелием в руках направляющийся служить молебен. Быстро пройти не удавалось, на каждом шагу знакомые – благословения, троекратные целования, беседы, вопросы. Многие, рассказывая о знакомстве с отцом Иоанном, удивлённо вспоминали – батюшка к нам сам подошёл. Его глаз безошибочно находил нуждающегося, вопрошающего, заблудившегося. И он спешил подойти первым.

Мы познакомились с отцом Иоанном Филёвым в далёком 1979 году. Церковь находилась на осадном положении. За посещение церковной службы можно было лишиться работы, вылететь из института. Венчание и крестины происходили «по записи». Об этом могли сообщить на работу или в институт, что грозило неприятностями. Когда мы, ещё не зная батюшки, обратились к нему с просьбой повенчать нас, отец Иоанн охотно согласился и, назначив день и час, совершил обряд венчания без всякой записи. И таким образом он крестил и венчал многих, доверявшихся ему людей. Его неоднократно вызывали «в органы», к так называемому «уполномоченному по делам Церкви», для беседы об этих несанкционированных венчаниях и крещениях. Беседы эти могли закончиться для него запрещением в служении, но обычно дело обходилось одним увещеванием, и батюшка вспоминал об этих встречах с властью, благодаря Бога:

– Придёшь к такому начальнику, помолившись, поговоришь с ним, как с человеком, и всё образуется.

Однажды батюшка рассказывал о своём споре со старообрядцем, который не признавал четырёхконечного креста.

– Мы чтим только древний, осьмоконечный, – настаивал он.

Тогда батюшка предложил ему перекреститься и спросил: – Ну, какой у тебя получился крест?

Как-то случился разговор о женском равноправии, о роли женщины в современной жизни, о семейных проблемах. И между прочим о. Иоанн сказал:

– Женщину смиряют роды, а умудряет воспитание детей.

Вообще, отец Иоанн являл собою тип «семейного священника», востребованного во все времена, а в наше время особенно. Однажды он поехал в Москву, чтобы примирить знакомых ему супругов, собравшихся разводиться. Среди прочих его аргументов остро запомнился один: «А ребёнка тоже пополам разрежьте».

Может быть, аргумент банальный, но, вспоминая тот пафос, с которым батюшка участвовал в семейных конфликтах, нельзя не сказать, что в его устах и банальные аргументы приобретали особую убедительность. Он мог встать на колени перед человеком, собравшимся покинуть жену и детей. И какое отрезвляющее действие производили его слова и поступки на людей! С какой благодарностью они говорили потом:

– Как мы могли дойти до такого? Ведь мы любим друг друга.

Надо сказать и об особом отношении батюшки к молодёжи и детям. Он не просто любил их, он не уставал любоваться ими. Дети удостаивались от батюшки исключительной ласки. Наша дочь, будучи уже взрослой, с умилением вспоминала, как однажды, во время долгой беседы, уснула нечаянно на коленях у отца Иоанна. Бесконечно ценил он детскую чистоту, с восторгом величая детей «ангельчиками».

Имея большую семью, иногда, в грустную минуту, батюшка со вздохом вспоминал, как в юности хотел стать монахом, посвятить себя Богу – по образу великих старцев, которые встречались на его жизненном пути. И однажды кто-то из присутствующих в этот момент возразил ему:

– Вы, батюшка, Авраам, а не монах!

Батюшка промолчал, но заметно повеселел. В самом деле, с годами его «духовная семья» так разрослась, что, по образу ветхозаветного праотца, отца Иоанна можно было назвать «отцом верующих».

Наверное, все прихожане Покровского собора надолго запомнят, какое большое значение придавал отец Иоанн исповеди. Как знакома эта картина: всенощная давно закончилась, а толпа народа в Митрофаньевском приделе едва поредела. У царских дверей склонённая голова батюшки. Некоторые исповедники отходят быстро, но многие подолгу стоят, склонившись над аналоем, то кивают головой, то пожимают плечами. И беседа длится… Иногда со стороны кажется, что исповедь уже переходит в спор, с жестикуляцией и громко вырывающимися аргументами. Но нередки бывали у отходивших от исповеди и покаянные слёзы. Как рад бывал батюшка искренней, глубокой исповеди и как огорчался формальным подходом к ней. «Одно и то же, из года в год», – сокрушённо говорил он.

Но была ещё одна категория исповедников, которым особенно доставалось от отца Иоанна. Это были бабушки, которые не знали за собою никаких грехов: «Ничего плохого я, батюшка, не делала».

Вот таких исповедников он называл «пеньками».

«День Ангела» у батюшки был на св. Иоанна Богослова, в мае. Этого ученика Христова церковное предание называет апостолом любви. По образу своего небесного покровителя, любовь к людям была главной тайной личности отца Иоанна. Он скучал без людей, он не умел быть один, он был каким-то скрепляющим элементом, который без возлюбленных его детей не знал себе применения. Посещения его сопровождались торжественностью. Он многим привил вкус к семейным и дружеским собраниям, общим праздникам и особенно к задушевным беседам. Наши дети ждали его с радостным нетерпением, потому что с приходом батюшки в доме воцарялась атмосфера праздника. «Давайте радоваться!» – с этими словами он входил в наш дом.

Когда батюшка говорил о Христе, он подчёркивал Его милосердие и простоту: вот так же Он ходил среди людей, вот так же Он трапезовал с учениками. Как будто он лично был знаком с Ним. О Распятии батюшка как-то сказал:

– Для того, чтобы по-настоящему пережить страдания Спасителя на кресте, нужно представить себе, что это – твой сын.

Однажды мы стояли с батюшкой у ворот Покровского собора. Подошли две женщины: одна из них, еврейка, собиралась креститься. Батюшка спросил у неё, знает ли она что-либо о христианской вере и о Христе.

– Знаю и люблю, – ответила она с поразительной твёрдостью.

Женщины пошли дальше к крестильне, а батюшка, глядя задумчиво им вслед, сказал:

– Случается в этом народе твёрдость, напоминающая веру первых христиан.

Батюшка был крепким человеком: круглый год купался в Волге, ходил босиком по снегу. Казалось, износу ему не будет. Его смерть поразила всех своей внезапностью. Думая об этом, я вдруг вспомнила сбор яблок на даче осенью. Возле самого крыльца росла наша самая любимая яблоня с большими и красивыми плодами. Они редко падали сами, и даже стряхнуть их было трудно. Каждое надо было с усилием срывать. И какая же была в этих яблоках зрелая тяжесть и завершённая полнота. Вот такая же зрелость и полнота без изъяна была в батюшкиной жизни, сорванной Божьей рукой в небесные закрома.

Кстати, о хождении батюшки по снегу… Однажды случилась такая история. Выпал густой первый снег. Батюшка, затемно пришедший служить раннюю обедню, разулся и пробежал вокруг храма. Сторож, обнаруживший во время обхода цепочку следов от босых ног, долго недоумевал о столь загадочном явлении, пока ему не рассказали о не совсем обыкновенных привычках отца Иоанна.

Как-то одна знакомая спросила, не знаю ли я какого-нибудь прозорливого батюшку. Я ответила:

– Да они у нас все прозорливые.

Духовный дар священника не является лично ему принадлежащим. Он подразумевает сотрудничество, со-работу, взаимные усилия духовного отца и его чада. Этого ждал от духовных детей отец Иоанн. Сам он говорил:

– Ищите не прозорливых, а опытных священников.

По качеству священнического дара батюшку можно назвать евангельскими словами – «ловец человеков». Как быстро он находил ключ к сердцу, ещё не определившемуся в вере, к уму, не знающему, с чего начинается богопознание.

С первой минуты знакомства с ним человек чувствовал горение отеческой любви, направленной именно на него, любви очень индивидуальной, вникающей во все подробности судьбы «имярек». Суть христианства батюшка объяснял не только словами, но, прежде всего, такой любовью, какую человек не встречал порою и в своей собственной семье.

Все добродетели батюшки были прикровенны. Он иногда с сокрушением говорил о своих недостатках и слабостях, и постороннему взгляду могло показаться, что эти признания как раз и обрисовывают истинный его облик. И только долгое общение с отцом Иоанном могло открыть любящему сердцу, что эти бытовые черты, как ветхие ризы древних отшельников, покрывают невидимую миру красоту любви Христовой.

Все три дня после кончины батюшки шли к нему люди проститься. Я знала, что у батюшки много духовных чад, но не подозревала, что настолько.

– Как на Пасху… – сказал кто-то, шедший рядом в прощальном шествии вокруг храма.

И действительно: к скорби расставания с любимым батюшкой примешивалась какая-то ликующая нота радости, потому что несомненно было, что нет смерти в кончине христианской.

Мы принимали батюшку недели за две до печального события. Прощаясь, уже стоя в дверях, он несколько раз сказал:

– Только позовите, я тотчас же и приду.

С какой радостной надеждой вспоминается всё это сейчас.

Автор: Ольга Данчук