«Я – пленник красоты», – хотя эти полушутливые слова не полностью определяют творческое кредо художника Юрия Филиппова, но они всё же доминируют в его арт-устремлениях. Это любование красотой угадывается в полотнах, которые объехали весь мир, а многие остались в картинных галереях Франции, Германии, Тель-Авиве, Канаде, Японии. Они украшают собрания Самарского художественного музея, Пензенской картинной галереи и других музеев России.

Огромный пласт авторских работ обращён к величию волжских пейзажей, и в каждую он вложил вдохновенный труд, который неописуем словами, но открывается чувственному восприятию.

Художник создал галерею портретов, среди них «Портрет народной артистки СССР В.А. Ершовой», «Портрет академика М.А. Платонова», «Портрет городского главы М.Д. Челышова», и ряд жанровых полотен – «Праздник Русской зимы», «На главном конвейере ВАЗа», «В диспетчерской» и другие.

Юрий Филиппов относится к плеяде больших мастеров, владеющих классическими канонами живописи. Профессор, заслуженный деятель искусств России, лауреат Губернской премии, член Учёного совета художественного музея, член Совета по культуре и искусству при губернаторе Самарской области. В следующем году Юрию Филиппову исполняется 85 лет. Никто не верит.

– Кто-то из великих сказал, что художник определяется проникновением в суть вещей Божьих.

– Я не зловредный атеист, но Бог для меня слишком сложная субстанция. Хотя я верю в верховного создателя, сотворившего этот мир. Всё движется по определённой закономерности, значит, кто-то управляет этой последовательностью. Я верю в добро, в самое прекрасное, что даровано человеку природой – в жизнь. Нелёгкий путь выбрали себе люди, которые считаются пленниками красоты. Трудная у них судьба. Но счастливая. Когда человек находит свой путь. Чаще всего творческие люди получают пинки. Но всё равно идут своей дорогой. Опыт великих личностей говорит о том, что это тоже закономерно. Страдания закаляют человека, они необходимы, потому что победа над собой, над своими несовершенствами – самое главное в развитии любого из нас. Надо любить не только себя в искусстве. Победить в себе собственные недостатки, победить страсти – к женщинам, к наслаждениям, к застольям. Отрешиться от всего, что мешает творчеству.

– Как началась Ваша влюблённость в изобразительное искусство?

– Я волжанин чистой воды, родился в Самаре, в больнице «Красный Крест». Наша семья жила в Кинеле, и отец, работник паровозного депо, привёз маму рожать в Самару. Соседом по дому в Кинеле был иконописец. Иногда он показывал, как писать с натуры, как из месива красок сделать облака, деревья, лужицу и так далее. Меня потряс этот процесс, я «заболел» рисованием, вплоть до того, что после седьмого класса собрался поступать в художественное училище. Это было начало войны, бедствовали мы ужасно. Мать дала мне верблюжье одеяло, я завернул узлом свой скарб и поехал в Пензу.

– Кто оказал влияние на Ваше формирование?

– Во время войны директором училища был Иван Силыч Горюшкин-Сорокопудов, ученик Репина, мой первый и единственный учитель в самом высоком значении этого слова. Он знал мою горемычную семейную историю, отнёсся ко мне сердечно, старался всё время подкормить, я был худющий и вечно голодный. Опекал в наиболее трудную для нашей страны эпоху и передал эстафету реалистических традиций в живописи. Его величие в том, что он вырастил блестящую плеяду художников. Он говорил: «Всем твоим завоеваниям грош цена, если не будешь закреплять их каждодневным трудом. Прежде чем написать, подумай – это тоже работа. И запомни: надо чувствовать и переживать каждый замысел. Рисование без любви не искусство». И я писал этюды зимой и летом. После училища Горюшкин-Сорокопудов дал мне рекомендацию в Ленинград, но я сдал экзамены в Киев – триста человек на место. Здоровье плохое, а в Киеве и погода, и питание лучше, чем в Ленинграде.

Когда приехал в Самару, на меня, как на единственного коммуниста-художника, взвалили все номенклатурные обязанности. Я был председателем Союза художников, организовывал художественную школу, художественное училище, долгие годы был первым заведующим кафедрой рисунка и живописи на архитектурном факультете. Вот уже 15 лет работаю на кафедре изобразительного и декоративно-прикладного искусства ПГСГА, которую я основал, и первые 10 лет был заведующим кафедрой, а впоследствии – профессором. Хотя со временем понимаю, что следовало выбирать главное. Первое дело – искусство живописи. Второе – опять же искусство. И третье – тоже. Но меня трудно было остановить. Я ввязывался в дела, которые идут на пользу художникам, обществу и искусству в целом.

– Талантам надо помогать...

– Кто вбил им в голову, особенно молодым, что самое главное – талант? Хорошо, когда он есть, но при этом ты всю жизнь должен доказывать своё право на него. Иначе будешь пустышкой. А кичиться в застольях – «ну что там Репин, вот мы горы свернём» – дело нехитрое… Бражничество сгубило не один десяток одарённых людей. Я немного другой структуры человек, может быть, не столь эмоциональный, но при этом не менее пристрастный к своему делу, и к тому, что происходит в обществе.

– В Вашем творчестве заметно веяние импрессионистских настроений.

– На заре 60-х, когда импрессионизм только входил в моду, я слышал упрёки одного оппонента: «У вас не те идейные боги: Сезанн, Ван Гог, импрессионисты. Советский Союз требует другого искусства. И потом, зачем вы пишете большие полотна? Нарисуйте маленький пейзажик». Я реалист, но в живописи, конечно, заметно увлечение импрессионизмом и русским пленэризмом. Люблю художников московской плеяды – Грабаря, Юона, Кустодиева. И передвижничество – как наиболее демократичный способ управления искусством.

– В застойные годы приходилось выполнять заказы партии?

– Есть соцреализм, когда пишешь доярку с румяными щеками, алыми губками, с бюстом социалистическим. Я со своими работами не совсем вписывался в это представление, у меня реализм суровый, я не приукрашивал жизнь. В моих пейзажах есть драматическая нота, некое предвкушение надвигающейся бури. Но казусы, связанные с идейными соображениями, конечно, случались. На картине «Друзья-однополчане» я нарисовал чекушку водки, селёдку. Худсовет сказал – вымарать. Как это, фронтовые товарищи пришли к раненому в госпиталь и распивают алкоголь? Медицина запрещает. Пришлось водку с селёдкой убрать. Передовиков писал, образ Ленина. Или картина «Оптимист»: участник войны, жены нет, никого нет, дом разрушен, но живёт верой в победу. Он меня всё время отговаривал: «У нас тут есть баба одна, вот это да! Ты её рисуй. А я что? Две медали и ни одного ордена».

– Что Вы думаете о современном искусстве?

– Сейчас богатым людям больше нравится искусство, которое господствует на Западе – конформизм, супрематизм, инсталляция. Оно не просто бессмысленно. Современное поп-арт искусство иначе как идеологической диверсией не назовёшь. Оно не несёт ни эмоциональной, ни духовной окраски. Хотя…Мы столько за свою историю разрушителей перевидали, тем не менее, душа возвращается к настоящему творчеству. Россию завоевать трудно, но, подтачивая диверсиями изнутри, можно обесценить традиции и культурный капитал, который создавался веками.

– Юрий Иванович, чем сейчас занимаетесь, помимо рисования?

– Подготовкой к юбилейной выставке. Хотел бы устроить ретроспективную выставку, где, от начала пути и до сегодняшних дней, будут отражены мои художественные мысли в развитии, иными словами, показано, как время трансформирует взгляды автора, которые воспроизводятся затем в творческих работах. Меня просят написать об истории организации Союза художников. Времени не хватает. Есть нереализованные замыслы, и все значимые. Мне хочется переписать некоторые картины, где, как мне кажется, мало восторга. Думаю, какие бы задачи ни ставил человек, всем движет любовь.

Автор: Людмила Круглова

Автор:Людмила Круглова