Что стало бы с миром...

В доме-музее Грига в Трольхаугене туристы пристально вглядываются в лица на портретах. Печать редкого благородства и доброты на этих лицах.

- Впрочем, - говорит гид, - англичане утверждают, что Эдвард Григ был похож на премьера Дэвида Ллойд-Джорджа; американцы - что он похож на Марка Твена; немцы - что он удивительно напоминает великого ученого Альберта Эйнштейна...

Григ как будто слышит это и иронически улыбается, провожая туристов лукавым взглядом: “Всматривайтесь, сравнивайте, разглядывайте вещи... Ведь в них тоже, наверное, есть что-то от меня”.

В этом сундуке, в этой “круговой чаше”, в этом старом любимом кресле, таком уютном и так подходящем для сказочника и чародея, даже в теплом свете старых золотисто-коричневых досок, из которых сложены стены дома. Среди бесконечных подарков и адресов Григу есть и такой: “От рязанского музыкального кружка”.

Только вот цветы не те. Не те, что когда-то каждый день летом Эдвард Григ дарил Нине.

И если он шел - маленький, седой, одно плечо выше другого, в большой шляпе и крылатке, с зонтиком, прижимая к груди цветы, - все знали: это цветы для Нины Григ.

Работал Григ не в самом доме, а в “кабинете-хижине”, поставленной поодаль, среди берез. Сюда не долетали чужие звуки, только плеск воды и ветер...

Письменный стол у окна. Маленькое фортепиано. На нем он играл. Маленькая софа. На ней лежа, думал. Норвежская скрипка. Пальто со шляпой. Чугунная печка. Здесь, в Трольхаугене, как в Бергене. Даже летом могут полить холодные дожди. Окно. У окна он стоял, когда было солнце...

“В музыке бывает crescendo и diminuendo. Так и жизнь показывает нам те же оттенки.

Crescendo для нас кончилось, теперь будет играться diminuendo... А красивое diminuendo нелегко сделать...”

Вспомним: крещендо - постепенное усиление громкости звука; диминуэндо, напротив, - постепенное ослабление, уменьшение. Восхождение к вершине жизни - и спуск по склону, в старость.

Нина и Эдвард Григ смогли “сыграть” в своей жизни красивое диминуэндо. Может быть, поэтому так прекрасны их лики, запечатленные в портретах?

Великий сказочник и поэт Ханс Кристиан Андерсен много странствовал по свету. Но весну он любил встречать на родине.

Вернувшись, он раскрывал настежь все окна в своем тихом, пустом доме. Потом, надев черный цилиндр и плащ, уходил до позднего вечера бродить по городу, всматриваясь в лица прохожих. Ибо превыше всех чудес восхищали сказочника хорошие, добрые лица.

В ту весну 1863 года Андерсен познакомился с норвежским юношей. Юноша держался застенчиво, но с достоинством. Видно было, что в нем разгорается какой-то внутренний огонь, переплавляя мечтательность с угловатой порывистостью. Его звали Эдвард Григ.

Чем-то он напоминал Андерсену его самого. Наверное, так же чуток ко всякому злу, так же полон ожидания любви. А может быть, уже влюблен?

Юноша писал музыку. И какую музыку!

Прощаясь, Андерсен сказал Григу:

- В вас есть творческая сила, потому что в вас есть любовь. Знайте это! И не бойтесь этого!

Фру Верглих Хагеруп, знаменитую актрису, не слишком занимало, как живут в пропахшем ливнями и рыбой Бергене ее сестра Хезина с детьми и мужем, бергенским купцом и британским консулом Александром Григом.

И когда горничная доложила фру Хагеруп, что внизу в гостиной ждет племянник Эдвард из Бергена, фру Хагеруп ощутила некоторое неудовольствие.

Фру Хагеруп не выносила людей робких и застенчивых. На сцене она играла героические характеры.

Но племянник из Бергена, кажется, относился именно к категории мечтателей и фантазеров. Он был бледен, мал ростом, белокур и голубоглаз, как ангел на картинах старых французских мастеров.

- Вы уехали из Бергена учиться?

- О, нет! Я только год назад кончил Лейпцигскую консерваторию.

- Ах, да! Мне писали об этом.

Они проговорили еще с полчаса, и Эдвард признался, что пишет музыку.

- Прошу вас, - сказала фру Хагеруп. - Сыграйте что-нибудь из ваших собственных сочинений.

...Легкое движение в дверях привлекло внимание Эдварда. Кто-то вошел, он поднял голову и остановился, не решаясь продолжить начатое произведение.

К роялю шла девушка, шла легкой, почти неслышной походкой. Бледно-зеленое платье оттеняло удивительный цвет ее волос: золотистый, нежный и матовый.

- Моя дочь Нина. А это твой кузен, Нина. Эдвард Григ из Бергена.

Фру Хагеруп несколько секунд наблюдала за растерянностью гостя. Потом снисходительно спросила:

- Вы не пробовали сочинять романсы? У Нины прелестный голосок. Я уверена, вам будет приятно услышать, как она поет...

Эдвард почти не помнил, как покинул дом Хагерупов. Он вышел на улицу, чувствуя: что-то переменилось в его жизни, переменилось внезапно, решительно и навсегда...

А в городе ликовала весна. Она согрела закатным теплом островерхие - красные, серые, зеленые - крыши старых домов. Она играла железными скрипучими флюгерами на шпилях, вонзившихся в небо, плескалась радостной волной в старом порту, отзывалась колокольным звоном и птичьим гомоном над Королевской площадью.

Весна шла по улицам датской столицы легкой, почти неслышной походкой, в трепетном бледно-зеленом платье.

И волосы ее имели удивительный цвет: золотистый, нежный и матовый. И глаза... Но Эдвард не успел в тот день рассмотреть, какого цвета у весны глаза.

Известие о том, что лето Эдвард намерен провести в Норвегии, фру Верглих Хагеруп встретила с явным облегчением. Хотя она старалась не придавать визитам племянника особого значения, они тревожили ее все больше и больше. Фру Хагеруп догадывалась, что Эдварда привлекла Нина.

О чем они говорят, когда остаются наедине? Однажды фру Хагеруп случайно услышала конец какого-то разговора. Эдвард говорил громко и восторженно:

- Я благословляю день и ту весну, когда впервые приехал к вам сюда. Пелена спала с моих глаз.

Нина внимала ему с радостной улыбкой.

“Нет, нет, - сказала себе фру Хагеруп, - отъезд Эдварда будет как нельзя кстати”.

Фру Хагеруп не подозревала, как она ошиблась. Если бы она слышала, как Нина просила своего кузена писать ей из Норвегии.

Письма приходили нечасто. Все в них дышало любовью к Норвегии и любовью к Нине.

В одном из последних писем он признался, что “нашел себя, потому что нашел Нину”.

Всё стало музыкой: голоса в лесу, шум ветра, гул моря, шелест горных сосен, тишина белых ночей и звенящая прозрачность этих незабываемых голубых ночей.

В Копенгаген Эдвард вернулся переменившимся. Фру Верглих Хагеруп сразу заметила это. В нем появились уверенность и решимость - те качества, которые особенно ценила в людях Хагеруп. Эдвард стал знаменитым.

Свадьбу отпраздновали в июне. Было прекрасное лето, безмятежное и обласканное солнцем, омытое водами серого Северного моря.

Отблеск этого поистине лучезарного лета есть в знаменитом фортепьянном концерте, написанном Григом в 1868 году.

Этот лиричнейший мечтательный концерт сделал Грига знаменитым.

Даже если б Григ ничего больше не написал, кроме “Пер Гюнта”, он все равно остался бы навсегда в памяти человечества.

Гимн вечной женственности, подвигу любви, верности, ожидания, всепрощения.

“Сольвейг - это ты, Нина”, - признался он жене.

Берген стал “городом Грига”.

Здесь он родился, здесь все питало его воображение, душу. Здесь были услышаны его концерты норвежской музыки. Здесь студенты факельными шествиями отмечали дни его рождения.

И здесь, под Бергеном, в Трольхаугене, на “холме троллей”, нашел он уютный дом, среде деревьев, в тихом лесном царстве.

Только голоса птиц. И голос Нины, постаревшей единственной Нины...

В 1900 году Григ, которому вскоре исполнится шестьдесят, напишет своему американскому биографу Генри Финку: “Как же случилось, что именно песням принадлежит такая важная роль в моем творчестве? Да просто потому, что я, как все другие смертные, один раз в жизни, повторяю слова Гёте, был гениален”.

Гений этот - любовь.

Что стало бы с миром, если б вдруг по чьей-то злой воле исчезла любовь? Всё осталось бы, как прежде: и томительный летний зной, и скучные летние дожди, и немые зимние вечера.

А весеннего певучего счастья - и в зной, и в дожди, и в стужу больше не было бы... Что стало бы с миром?

Грига похоронили в скале, над которой небо. Я видела ее: высоко над озером, в каменной вершине, среди беспокойной и густой листвы деревьев, скрыт прах того, кто жил на “холме троллей”.

Как будто добрый волшебник вышел из этой горы и вернулся в нее.

И когда на закате всё погружается в тень, солнце долго еще освещает имена: “Нина и Эдвард Григ”.

Автор: Елена Маргина