Где цветут косовские божуры

Областной журнал «Самара и Губерния», номер 2#2012 (июнь)

Божур – пион по-сербски.
По преданию, именно эти цветы
выросли после битвы на Косовом поле
из пролитой здесь крови.

«Лепосавич», – услышала я над собой сквозь сон и встрепенулась, оглядевшись вокруг. Ночной автобус, что выходит из Белграда за час до полуночи и прибывает в Косовскую Митровицу в пять утра, выворачивал на трассу с улиц небольшого городка. Лепосавич – это ведь уже там? Это – уже Косово?

Косово дремало в предутреннем зябком сумраке. Клубился туман над бегущей навстречу быстрой зеленоватой рекой, мелькали, подступая к дороге, скалистые склоны с извилистым цепким кустарником, перемежаясь спящими деревнями, которые ничем не отличались на вид от таких же в центральной Сербии: добротные дома с черепичными крышами, придорожные кафе и магазинчики и постройки с загадочной надписью «Сточна храна» (корм для скота). Только вот промелькнувший дорожный знак перед мостиком, обозначающий габариты и вес дозволенного для проезда транспорта, непривычен: ниже картинки с силуэтом грузовичка – другая, с контурами танка…

Выходит, переход Яринье и границу самопровозглашённого государства я проспала. Видимо, пограничник, зайдя в салон для проверки документов, лишь скользнул взглядом по лицам сонных пассажиров и, не заметив ничего подозрительного, махнул рукой водителю: проезжайте… Но через два дня, возвращаясь в Митровицу с фольклорного праздника в Павлице, недалеко от границы края Косово, я столкнулась с некоторыми переменами. Мужеподобная албанка в полицейской форме заглянула в мою краснокожую паспортину и унесла документ куда-то в будку на пограничном посту. Я занервничала: меня предупреждали, что со штампом самозваного государства могут потом возникнуть проблемы уже с сербскими пограничниками, – но, к счастью, паспорт мне вернули без вопросов и без лишних штампов.

Это было в конце июня. Через месяц албанское правительство Косова при помощи иностранных миротворцев начнёт операцию по установлению окончательного контроля над пограничными переходами на севере края. А сербы в ответ выйдут на баррикады, перегородив горами щебня дороги и мост в Косовской Митровице, разделяющий город на сербскую и албанскую части. Именно здесь, на, казалось бы, спокойном и безопасном севере, в очередной раз прорвётся пламенный язычок медленно тлеющей войны…

Косовцы и косовары

О косовской проблеме у нас писали, казалось бы, достаточно. Но, увы, даже из наших соотечественников, сочувствующих православным братьям-славянам, далеко не все могут сказать точно, в чём она принципиально выделяется из того «парада суверенитетов», что начался после распада социалистических держав. Газетным штампом стало ставить Косово в один ряд с непризнанными государствами вроде Абхазии или Южной Осетии: ну, жил на окраине когда-то большой Югославии некий народ «косовары», а потом захотел независимости… Разница лишь в том, что в ситуации с кавказскими республиками Россия на стороне абхазцев и осетин, а в ситуации Косова – на стороне сербов. Казалось бы, обычные геополитические двойные стандарты…

Однако на деле ситуация с «независимостью» Косова прямо противоположная. Албанцы, ныне именующие себя косоварами, стали на территории края национальным большинством не так уж давно – примерно к началу XX столетия, – хотя жили с древних времён, наряду с сербами и другими народами, которых здесь множество: цыгане, горанцы, турки, греки... Развалины Старого Раса, столицы первого сербского государства, находятся в окрестностях Нового Пазара – города в нескольких километрах от косовской границы, в Призрене располагалась столица царя Стефана Душана Сильного – величайшего объединителя сербских земель начала XIII века, а в окрестностях Печи – резиденция сербских патриархов. Но во времена османского ига, когда православные, спасаясь от насильственного «потуречивания», бежали на север, их места занимали албанцы, принявшие ислам. Ещё более массовым стал исход в XVIII веке, когда юг Сербии переходил туда-сюда между Османской и Австро-Венгерской империями, и сербы оказались под двойным давлением. Довершил же и закрепил ситуацию Тито, который позволил селиться на землях Косова беженцам из Албании, от диктаторского режима Энвера Ходжи. При этом сербки рожали мало – по одному-два ребёнка, а албанки – по пять-десять. Вот и получилось, что с распадом социалистического лагеря на земле Югославии появился ещё один субъект, претендующий на независимость. А боевики так называемой «Освободительной армии Косово» (ОАК, албанская аббревиатура звучит как УЧК) повели войну с сербами, устраивая нападения на полицейских, взрывая церкви и дома, похищая и убивая людей.

«Здесь было как у вас в Чечне», – сказал мне таксист Милан из Грачаницы по пути в село Велика Хоча, когда мы пересекали покрытые лесом горы, что начинались за знаменитым аэродромом Слатина. До сих пор в этих лесах где-то остались с тех времён схроны с оружием боевиков УЧК, хотя сама организация официально уже упразднена… Но если проводить параллели с отечественной историей, то Косово и Метохия (так полностью звучит название этого края) имеют для сербского сердца примерно такое же значение, как для нас – Киевская Русь. Эта колыбель русской веры и государственности ныне тоже отторгнута от российской державы – с той лишь весьма существенной разницей, что украинский народ, несмотря на все трения между нашими государствами, остаётся для нас братским – и по вере, и по языку, и по крови, и по общей исторической памяти. Тут и сравнивать нельзя – немыслимо представить, чтобы в Харькове или даже Львове могли убить или забросать камнями за русскую речь, пальнуть из гранатомёта через стену Киево-Печерской лавры – как неоднократно обстреливали монастырь Високи Дечани в Метохии. Никакому убеждённому бандеровцу и в страшном сне не приснится, чтоб взорвали и разнесли по камушкам Почаев, превратили в помойки и общественные туалеты Софийский и Владимирский соборы… А в самозваном косовском государстве такое – на каждом шагу. В любом селе, славянское название которого на дорожном указателе замазано краской, есть зарастающие травой развалины, про которые водители говорят скупо: «Здесь была сербская церковь». Или – сербский дом. Средневековую церковь в монастыре Зочиште с чудотворной фреской, изображающей Святых врачей Косму и Дамиана, за исцелением к которой приходили даже мусульмане, взорвали в 1999-м, сожгли монастырь Девич возле Србицы, завалили мусором и нечистотами церковь в Самодреже, где причащалось сербское войско перед Косовской битвой…

Да, я пристрастна в так называемом «косовском» вопросе. Я ехала туда со своей давно сложившейся позицией, и она в ходе этой поездки стопроцентно подтвердилась и укрепилась. Но даже если бы у меня не было определённого мнения, если бы я не интересовалась историей, культурой, геополитикой этой земли, если бы не была русской и православной, сочувствующей славянам и единоверцам, то, думаю, достаточно быть просто не совсем равнодушным человеком, имеющим минимальное представление о том, что называется культурой и историей, и уважение к ним, чтобы понять: у данного так называемого «государства» этого уважения нет даже в перспективе.

У меня есть изданная в Македонии туристская карта Балкан, где Косово обозначено отдельным государством. На обороте карты, как обычно, помещена небольшая справка о достопримечательностях каждой страны: у Греции, разумеется, Парфенон, у Македонии – монастырь святого Климента, у Боснии и Герцеговины – знаменитый мост в Мостаре… У Косова, судя по этой карте, единственной и главной гордостью, достойной лицезрения туристами, являются высотные здания в Приштине, построенные на американские деньги. Нет в этом «дивном новом мире» ни Газиместана – монумента на Косовом поле, ни Грачаницы, ни Дечан, ни Печки Патриаршей, ни двенадцати средневековых церквей сербского «малого Иерусалима» – села Велика Хоча, ни чудотворного мраморного изваяния Божией Матери в монастыре Соколица. До начала боевых действий на территории края насчитывалось около 1800 храмов и монастырей, 200 из которых древнее XIV века. Это самая большая концентрация культурно-исторических памятников в Европе. Но им в «независимом государстве» просто нет места – как нет места косовцам-сербам, несмотря на показные усилия албанской власти по возвращению беженцев из разрушенных сёл на прежние места. Поэтому перспективы этих святынь можно себе представить…

И эта ненависть – не реакция простых невежественных «косоваров»-албанцев, травмированных недавней войной, а политика. Разрушить «до основанья, а затем…». Это «государство», возглавляемое откровенным бандитом Хашимом Тачи (который, по сведениям бывшего гаагского прокурора Карлы дель Понте, занимался торговлей органами, изъятыми у похищенных сербов), на том стояло, стоит и стоять будет. Поэтому государством, тем более независимым, ему быть не только не нужно, но и ни в коем случае нельзя. Потому что при сербском правлении те же албанцы на Косово будут жить, и жить неплохо (я имею в виду нормальных мирных людей, каких большинство в любой нации: хлебопашцев, виноградарей, пастухов, рабочих, ремесленников, торговцев, строителей, интеллектуалов). Но, как писала у себя в популярном блоге русская жительница Сербии, пережившая войну в Приштине, филолог и публицист Ирина Антанасиевич, после 1999-го на Косово успело вырасти поколение молодёжи – и сербской, и албанской, которые уже не помнят, как это – жить рядом с соседями другой национальности, и которые не ждут друг от друга ничего хорошего.

Ситуацию с косовской «независимостью», наверное, можно описать известной побасенкой: «Иван, я медведя поймал! – Так тащи его сюда! – Не могу! – Ну тогда сам иди! – Да он не пускает!..» Во-первых, независимостью назвать это действительно трудно – прежде всего потому, что край находится под контролем международных сил КФОР, которые и сербы, и албанцы воспринимают как оккупационные. Тем не менее для сербских анклавов и монастырей это единственная защита, гарантия их существования на территории края. Разочарование испытывают и сами солдаты КФОР, которые ехали сюда защищать мирных албанцев от притесняющих их сербов, а вышло всё с точностью до наоборот. Разочарованы албанцы, получившие вместо хвалёной независимости оккупацию. По словам журналистки «Русского репортёра», прожившей год на Косово, в албанской среде уже нет-нет да и поговаривают шёпотом о том, что при сербах было лучше – хотя несколько лет назад за такие разговоры могли убить. Оно и немудрено – все устали от войны, а простым людям хочется просто жить, работать и растить детей, не опасаясь за их будущее и не чувствуя себя заложниками чужих амбиций…

Разочарованы жители Европы, уже столкнувшиеся с агрессивной и криминализированной диаспорой выходцев из Косова. Я уж не говорю о сербах, которым очаровываться, мягко говоря, и вовсе было нечем… По-видимому, устраивает эта ситуация лишь вершителей «большой политики» (точнее, геополитики) из США и Евросоюза, стремящихся заполучить контроль над регионом. Для всех остальных она – тупиковая. «Косовский узел» связался настолько туго и запутанно, что хорошего выхода из этого положения нет и быть не может – любая попытка развязать его, разрубить или оставить без изменений повлечёт за собой очередное кровавое потрясение. Рано или поздно…

Проезжая по горным и долинным дорогам Метохии и южного Косова, видя повсюду красные флаги с чёрными орлами, пафосные монументы «освободителям» – боевикам УЧК, вывески на албанском языке, развалины сербских домов и церквей на фоне новеньких коттеджей и торговых центров, неотвратимо понимаешь, что попал в какую-то другую страну, которая уже – не Сербия и никогда ею не будет, где навсегда и бесследно уничтожено всё сербское. Но, оказываясь в анклавах – на разбросанных в безбрежном враждебном море маленьких островках Сербии, где в любом селе – церкви двенадцатого, тринадцатого, четырнадцатого веков, и каждая – истинная жемчужина; потрясающие фрески с живыми глазами, взгляда которых не могут выносить ненавистники христианства (у многих нижних фресок глаза святых сколоты – выколоты глумившимися над храмом турками, безбожниками социалистических времён или шиптарами-албанцами рубежа нынешнего тысячелетия), – общаясь с обитателями сербского гетто, невольно и столь же неотвратимо проникаешься их иррациональной, даже какой-то безумной надеждой на то, что Косово не потеряно, что оно по-прежнему – Сербия. Сербия, переживающая очередное иго похуже турецкого, но которая когда-нибудь поднимется и стряхнёт со своих плеч всё чуждое, враждебное, злое. А что не стряхнет, то переварит, ассимилирует, примет в объятия, сделает родным, как уже бывало в истории. «Турска кафа? – вспоминает сербскую шутку директор «Русского дома» в Белграде Михаил Геннадьевич Денисов и крестит кусочком сахара чашечку кофе по-турецки. И, бросая сахар в кофе, торжествующе заключает: «Српска кафа!».

В шутке, как всегда, есть доля шутки – не только кофе, ставший у сербов национальным напитком, получил здесь «крещение», но и турецкие словечки в старинных песнях, что пелись в окружённых виноградниками окрестностях Ораховца и Великой Хочи, где бабушки до сих пор носят восточные шальвары-димие и домотканые передники с узором – элементы костюма призренских сербок, – и многие другие детали быта, кухни, народного уклада… Как, собственно, и наш язык, перенявший многое от тюрков-завоевателей, не перестал же от этого быть русским… Когда невозможно сохранить всё, важно не сдать главное – веру, которая важнее и крови, и почвы. Я слышала, что людей с ярко выраженной славянской внешностью, светлоглазых и русоволосых, на Балканах больше всего среди боснийских мусульман – потомков тех сербов, которые во времена турецкого владычества приняли ислам (помните очаровательную блондинку Сабаху из фильма Кустурицы «Жизнь как чудо»?). Семьи «потурченцев» находились под защитой султанской власти, и мусульманских девушек, в отличие от христианок, не насиловали, не забирали в гаремы, на них не распространялось «право первой ночи» турецких феодалов… Вот и сохранили «чистую кровь», поступившись верой. Но в глазах христиан-соплеменников отныне сделались «турками» – так называют в народе мусульман-«потурченцев». Серб может быть только православным…

Вот и надеются сербы на Бога и – как ни странно! – на Россию, на помощь своих славянских православных братьев. «Мы здесь говорим: у нас новую дорогу построили как раз такой ширины, чтобы прошли четыре русских танка», – полушутя, полусерьёзно сказал монах Дионисий из монастыря Зочиште, показывая мне новенькую церковь, построенную взамен той, что взорвали в 1999 году. Прежняя церковь, пережившая османское иго, датировалась XIII–XIV веками, но при раскопках в её фундаменте были обнаружены камни IV–VI веков. Новую постарались сделать точной её копией, даже покрытую неровно отколотыми свежими плитками природного сланца, но воскресить взорванные средневековые росписи, увы, не под силу никакому реставратору…

Помнят здесь и знаменитый марш-бросок на Приштинский аэродром, и героическую попытку русского КФОРа отбить у головорезов из УЧК охваченный погромами и убийствами сербов Ораховац. И потому русскому, попавшему на Косово, неизбежно достаётся и слегка шокирующая своей личной незаслуженностью волна всеобщей любви, и горький привкус вины и ответственности, когда читаешь в глазах собеседника слегка наивное ожидание: ну когда же, когда придёте и спасёте?!..

Митровица. Север и Юг

Раннее, раннее утро в Косовской Митровице… В северной, сербской части нет автовокзала – автобус тормозит возле обычного остановочного павильона на центральной улице и, высадив меня и других пассажиров, идёт дальше – на набережную реки Ибар, к знаменитому мосту, соединяющему сербскую и албанскую части города. Роль городского общественного транспорта на севере Митровицы выполняет такси и частный извоз – поездка по городу стоит так же, как билет в белградском трамвае, – но вообще-то тут всё в двух шагах, и от моста до мусульманского кладбища на северной окраине города можно дойти пешком, не особо торопясь, минут за двадцать. Кладбище, к слову, не порушено, в отличие от православного, с разбитыми надгробиями и сожжённой церковью, в Митровице южной, мимо которого довелось проезжать позже… Таксист-частник Йован с заговорщицким видом вытаскивает из-под сидения запасные, албанские номера (у многих сербских автовладельцев тут двойной комплект – по другую сторону Ибра безопаснее ездить с номерами самозваной косовской республики, а не сербского государства, то же самое с удостоверением личности и правами): «Вожу в Дечаны, Печку Патриаршию…». На всякий случай записываю его телефон, хотя от озвученной им цены поездки внутренне вздрагиваю и надеюсь, что таксисты, чьи координаты дали мне в Белграде, окажутся менее сребролюбивы.

В полдень в кафане «Бели двор» мы встречаемся с преподавателем университета в Косовской Митровице Валентиной Питулич, с которой мне помогли связаться знакомые по «Живому журналу». «Я родилась, когда полетела в космос первая женщина-космонавт Валентина Терешкова, меня назвали в её честь», – говорит она о себе. Университет эвакуирован в Митровицу из Приштины после войны и натовских бомбёжек 1999 года, учатся там парни и девушки не только из сербских анклавов на Косово, но и из центральной Сербии. Перед новым одноэтажным зданием университета – памятник знаменитому учёному-просветителю Доситею Обрадовичу, рядом – плита с именами студентов и преподавателей, погибших на изломе старого и нового тысячелетий – во время бомбёжек и после, когда в приштинском гетто, как в осаде, ожидали возможности уехать немногочисленные оставшиеся сербы. «Когда война кончилась, для нас она только началась», – вспоминает об этом времени Валентина. Нельзя было выйти на улицу, в магазин, на рынок – могли избить, убить, закидать камнями. Нельзя было громко разговаривать по-сербски даже у себя в квартире – могли услышать бандиты из УЧК или сочувствующие им, ворваться, убить, вышвырнуть на улицу…

С Валентиной на её машине мы едем в монастырь Соколица, который находится неподалёку. Проезжаем пригород Митровицы, шахтёрский городок Звечан, увешанный плакатами с изображением Новака Джоковича – отец «первой ракетки мира» родом отсюда, и жители очень гордятся своим земляком, тем более что сам теннисист активно помогает косовским сербам – в частности, построил в Звечане теннисный корт и подарил общине машину «скорой помощи» с оборудованием. Над городом на скалистой горе высятся развалины средневековой Звечанской крепости, над которыми развевается на ветру сербский флаг. За мостом через реку Ибар сворачиваем направо – мимо рудника, под опорами заброшенной канатной дороги, где косо зависли ржавеющие люльки вагонеток, – и дорога узким серпантином взмывает высоко в гору. Деревянный крест на повороте, сколоченный из неоструганных сосновых жердей, подножие обожжено – то ли лесным пожаром при жизни дерева, то ли пытались спалить албанцы (интересно, кто в таком случае помешал им в этом безлюдье довести дело до конца?). Ещё поворот, другой крест – металлический… резная табличка с текстом о Божией Матери, что хранит и бережёт нас: «…береги и ты чистоту и красоту этих гор». Валентина притормаживает, чтобы я успела прочитать, кивает: понятно? Понятно…

Вот и монастырь – почти на вершине горы, у подножия скал. Когда-то, ещё до турецкого ига, здесь ловили и обучали хищных птиц для соколиной охоты, отсюда и название – Соколица. С асфальтированной площадки, куда Валентина ставит машину, ведёт лестница вниз, где почти вровень с дорогой краснеют черепичные крыши домов и развевается красный албанский флаг с чёрным орлом. «Шиптари», – шёпотом поясняет Валентина (Вопреки распространённому мнению, шиптари – не презрительная кличка, а самоназвание албанцев, которых так именуют и косовские сербы. – Н.Л.). Албанское село бок о бок с монастырём – а ворота не заперты, и кфоровцев в обозримом пространстве не видно, хотя живут здесь всего лишь несколько монахинь! Маленький монастырь террасами поднимается в гору, где редкие яблони и персиковые деревья соседствуют со старинными каменными крестами столь же крохотного кладбища. Наверное, в старину кости усопших монахинь здесь выкапывали через несколько лет после похорон, чтобы освободить место для новых…

Главная святыня Соколицы – мраморная скульптура Божией Матери с Младенцем, которая некогда украшала ворота монастыря Баньска, пока его не разрушили турки, а после была перевезена сюда. Скульптура чудотворная – женщины, которые не могут родить детей, приезжают сюда молиться Божией Матери о потомстве. Даже мусульманки – албанки из окрестных сёл. И потом в благодарность привешивают к изваянию свои украшения – золотые и серебряные цепочки, кольца, серьги… У Матери с Младенцем приземистые фигуры, круглые скуластые лица, грубоватые схематично намеченные черты – сродни, наверное, нашим деревянным, вытесанным топором Христам и Николаям Угодникам Русского Севера, а то и вовсе дохристианским изображениям… Ни тени аскетической иконной утонченности – телесность не чувственная, но древняя, природная, земляная витальность, впитанная в кровь архаика… Прикасаюсь губами к каменным складкам одежды: благослови, Владычица!..

Стены в притворе с Богородицей расписаны фресками – свежими, некоторые ещё не закончены, некоторые только намечены прорисями. Это работа монахини Антонины, которая проводит нас в церковь. У монастыря – сильная иконописная школа, руководит ею игумения Макария – личность очень известная: в миру доктор химии и теологии, много лет преподававшая в университете в Белграде, а ныне – настоятельница монастыря и талантливая иконописица, чьи работы знают во всей Сербии. Глаза всех фресок – такие живые, что щемит сердце: наверное, так писать можно только здесь, на земле, куда и ангелы с небес смотрят со смесью надежды и скорби, сострадания и гнева…

Валентина с сестрой Антониной что-то горячо начинают обсуждать. Я плохо понимаю быструю сербскую речь и чувствую себя ребёнком, который уже научился читать по складам, но которому требуется время и усилие, чтобы знакомые буквы выстроились для него в целостное слово и обрели смысл. Но всё же улавливаю, что речь идёт о каких-то знакомых обеим людях и, кажется, о чьём-то криминальном прошлом и о том, что исцелить от этого возможно только любовью. Я тихо начинаю сходить с ума, когда до меня доходит смысл этой ситуации: две женщины, пережившие войну, стоят здесь, на маленьком клочке сербской земли посреди оккупированной территории, в монастыре в окружении албанских сёл, и на полном серьёзе рассуждают о любви! И это правда, это не шутка, не пропаганда и не чья-то выдумка… Ну не безумие ли? Или – чудо, как и само существование здесь этого островка во враждебном море?..

Дальше наш путь лежит в монастырь Баньска – на север, по другую сторону Ибра, чуть выше одноименного села на склоне лесистой горы. Когда-то этот монастырь, построенный в начале XIV века королём Стефаном Милутином, был одним из величайших и прекраснейших в Сербии. Дивный храм, сложенный из мрамора трёх цветов – белого, розового и зелёного, – украшал резной портал, поражало воображение и внутреннее убранство – мраморный иконостас с мозаикой, позолоченные фрески. Ныне о былом великолепии можно только догадываться – вскоре после Косовской битвы монастырь был захвачен турками, разрушен и превращён в военный лагерь, а церковь – в мечеть. Около пятисот лет обитель пребывала в запустении, и лишь через несколько десятилетий после освобождения Сербии от османского рабства храм начали восстанавливать, а в 2004-2005 годы был построен жилой корпус для братии возрождённого монастыря.

Как я понимаю, людям, которые воскрешали к жизни уничтоженную и поруганную обитель, было не до жиру – поэтому они не стали заботиться о том, чтобы сохранить в первозданности то, что осталось от памятника истории и архитектуры, а воссоздали храм, в котором можно служить. Просто возвели заново из красного кирпича недостающие стены, пристроив их к старым, средневековым, и вставили кое-где в кладку сохранившиеся блоки мрамора, хорошо видные и изнутри, и снаружи. И это было правильно. Правильнее некуда. Возрождённый монастырь не стыдился своих шрамов, и в этом была своя, особенная, величавая, воинская красота – красота с высоко поднятой головой.

Мы встречаемся с игуменом Даниилом, который для настоятеля монастыря выглядит очень молодо – на вид ему немногим больше тридцати, высокий, с пышной гривой длинных рыжих волос… Он беседует с Валентиной, и я опять понимаю, что разговор рассчитан и на меня, но с трудом поспеваю за быстрой речью. Игумен рассказывает о том, как ездил в Болгарию на переоблачение мощей святого короля Милутина, чьё нетленное тело было увезено отсюда болгарами во время одной из войн. Уходит и, вернувшись, дарит нам с Валентиной по пакету с книгой о монастыре Баньска, бумажной иконкой короля Милутина и крошечным белым лоскутком – клочком рубахи с мощей святого… И уже на обратном пути я понимаю, что составляет родство и различие этих двух не похожих друг на друга обителей. Если Соколица – монастырь действительно женский, чья соколиная крылатость и отвага согреты материнским теплом, а каждый клочок каменистой земли под скалами любовно возделан и обласкан женскими руками, то Баньска – обитель мужская по самому своему духу. Тут тоже царит идеальный порядок и чистота, так же цветут цветы на клумбах, но это порядок военного лагеря, где всё подчинено готовности к битве…

…Южная часть Косовской Митровицы – албанская. Туда мне Валентина крайне не рекомендовала ходить, памятуя свою жизнь в послевоенном приштинском аду. Но без этого пребывание здесь было бы неполным, и я не без внутреннего трепета вступила на знаменитый мост, за которым развевались на ветру красные флаги с чёрными орлами. С сербской стороны мост охраняли косовские полицейские, с албанской – чернокожие французы-миротворцы. Ни те, ни другие не обратили на меня, равно как и на других пешеходов, никакого внимания.

Контраст между северной и южной частями города виден издалека: если многоэтажки Северной Митровицы большей частью построены при социалистической Югославии и в последний раз подновлялись и красились тоже, наверное, в это время, то дома на центральных улицах Митровицы Южной сверкают всеми оттенками цветной штукатурки и другими признаками новенького евроремонта. Но сухое русло речки, протекающей рядом с мечетью, забросано пластиковыми бутылками и другим мусором, а манекены в витринах напоминают уродцев с оторванными конечностями и потрескавшимися головами, – правда, одеты эти уродцы в модные платья, дополненные национальными расшитыми безрукавками, и смотрятся очень живописно. Памятник матери Терезе – её очень уважают здесь не столько за милосердие, сколько за албанское происхождение. И множество новеньких монументов «борцам за свободу Косова» – боевикам УЧК, всё под чёрными орлами… А так – те же лавочки с выставленными на улицу лотками, ломящимися от ранних перцев, помидоров, персиков, черешни и молодого картофеля, – что и по другую сторону Ибра. Те же магазинчики с недорогими турецкими шмотками, стеллажи с видеодисками – только цены в евро, а не в динарах, и вывески – на албанском… Такие же юные барышни в топиках и обтягивающих брючках – исламский фундаментализм среди албанцев не силён, в Ораховце я даже видела неслыханный гибрид – мечеть с модным бутиком в цокольном этаже…И артефакт времён социалистической Югославии – памятник шахтёрской вагонетке на площади. Вагонетка настоящая – облупившаяся и заржавевшая от времени…

Всё так – да не так… Перейдя обратно мост, я всё же вздохнула с облегчением – словно в другом мире побывала и вернулась в более привычный, родной, безопасный…

…На склоне горы над Митровицей – церковь. Новая церковь святого Димитрия Солунского – небесного покровителя города, названного в его честь. Старая церковь Димитрия Солунского осталась на другом берегу Ибра и теперь находится в полуразрушенном состоянии. Новую выстроили несколько лет назад – здесь, на виду и у Севера и у Юга. Внутри ещё не закончена роспись – молодые иконописцы в заляпанных краской джинсах и футболках проворно взбираются на леса – ввысь, как по небесной лествице… Рядом с храмом разбит молодой виноградник, обращённый на юг, в сторону древней Метохии… А над ним за соснами, на самой вершине горы, высится странное циклопических размеров сооружение – памятник партизанам-шахтёрам, погибшим во Вторую мировую, – опять-таки в форме стилизованной вагонетки…

…Вечером в город приехали байкеры – мотопробегом из Белграда. Запылённые, затянутые в чёрную кожу, в дымном треске моторов и блеске металла, они длинной колонной прокатились по центральной улице, развернулись на набережной Ибра, презрительно обдав бензиновым чадом охраняющих мост кфоровцев, и покатили обратно в сторону Звечана – на ночной рок-концерт…

Продолжение следует.

Фото: Надежда Локтева

Автор: Надежда Локтева