Знаменитый актёр театра и кино, народный артист России Алексей Петренко в канун Нового 2010 года побывал в Самаре. Он принял участие в церемонии награждения победителей акции «Народное признание», а в кинотеатре «Художественный» состоялся его творческий вечер.

Алексей Петренко родился на Украине, и эти национальные корни ощущаются в его характере, «повадке» и лексике до сих пор. Актёрская суть Петренко – огромный темперамент, неистовость, которые буквально выплёскиваются с экрана в лучших его киноработах, а ещё – врождённое чувство юмора. Когда артиста представили как народное достояние, он тут же пошутил: «Я уже не достояние, а «долежание». В моём возрасте уже и петь про любовь нужно осторожно. Но и не петь нельзя».

После небольшого киноревю с Алексеем Петренко в ролях Петра Первого, Распутина из «Агонии», купца Кнурова из «Жестокого романса», Подколёсина из «Женитьбы», генерала Радлова из «Сибирского цирюльника» артист представил музыкально-литературную композицию, в которой поведал о жизни, о Боге, о человеческой душе. Это были фрагменты прозы, басни, исполненные под аккомпанемент гитары украинские народные песни, классические романсы и даже оперные арии, в которых в полной мере проявились самые разные грани таланта замечательного артиста.

Перед началом творческого вечера удалось расспросить Алексея Петренко о его жизни и творчестве.

– Вы, Алексей Васильевич, снялись в десятках фильмов. Что Вы думаете о нынешнем состоянии российского кинематографа?

– Сегодня наши кинематографисты не дремлют. Среди них есть люди, которые болеют за то, чтобы Россия стала ведущей кинематографической державой, чтобы не только газ, нефть и лес мы продавали за рубеж, но и фильмы наши приносили доход – как в советские времена. Ведь в СССР кино являлось второй – после водки! – статьёй пополнения бюджета. Но для возрождения российского кинематографа, конечно, нужны деньги, без них ничего не выйдет. Кино нельзя сравнить ни с телевидением, ни с видео. Пусть экран займёт даже целую стенку – это могут себе позволить теперешние миллионеры, всё равно они будут, потягивая пиво, смотреть фильм в одиночестве или с дружками. А совместное посещение кинотеатра –совсем другое. Это как молитва в храме. Молитва в одиночестве дома и на людях – абсолютно разные вещи. В кинотеатре – соборность, эмоции возносятся в космос, все сопереживают вместе, и это передаётся в среду обитания.

– Что, по-вашему, мешает сегодняшнему нашему кино подняться на должную высоту?

– «Ума-то нет», – как говорил Евдокимов. Ума не хватает, в основном, самым главным нашим руководителям. Вот мы и смотрим американское кино, способствуя развитию их кинематографии, обогащаем их. Нет у нас хозяина – и страны, и кинематографа.

– Как начиналась Ваша жизнь в кино?

– Мне повезло: поздно начал сниматься – после тридцати лет. А до этого господь дал возможность совершенствоваться и учиться. Ведь на сцене так: сыграл – и всё умерло. А когда мою игру начали фиксировать на экране, уже был в силе. Я сразу же попал к Козинцеву на эпизод в фильме «Король Лир». Потом была «Агония» – мой «сверхзвуковой самолёт», за которым последовала череда уже «обыкновенных самолётов»: были и «Ту», и «Ан», и «кукурузники». «Агония» – это невероятная удача. Работа была с огромными перегрузками, с инфарктом – всё, как положено. И самая любимая роль в кино – Распутин в «Агонии». Это как мой первый поцелуй, который помню даже в своём нынешнем возрасте.

– Были случаи, когда Вы отказывались от ролей?

– Было такое, и не один раз. Иногда – по болезни: конечно, сыграть мог, но не так, как в здоровом состоянии. Иногда – по дурости. А когда пошли 1990-е годы с их чернухой, мне приносили сценарий и просили назвать сумму. Я отвечал так: сколько я должен заплатить, чтобы вы это не снимали?

– Что должно присутствовать в роли, чтобы Вам захотелось её сыграть?

– Актёр – зависимая профессия. Играем, что уж предложат. Но, конечно, желательно, как говорил Жан Габен, чтобы был, во-первых, хороший сценарий, во-вторых, – хороший сценарий, и в-третьих, – хороший сценарий. И ещё должно повезти с режиссёром. Пусть это будет даже молодой человек. Может, это будущий Феллини. Открою секрет. Иногда, когда мне предлагают плохие роли, я заламываю такую сумму, что от меня отступают. Но потом всё время дрожу, жду звонка: вдруг согласятся.

– Какую роль Вам хотелось бы сыграть?

– Я не столь самоуверен, как может показаться. До сих пор остаюсь немного самодеятельным артистом, всегда сомневаюсь, одолею или нет роль. Какой-то страх испытываю. Пытаюсь настроиться: ну какая разница: заплатят деньги – и всё. Получится плохое кино – так что. Вот и Никита Михалков говорил мне: «Что же, из-за этого трепанацию черепа делать?» Отчасти он прав, но плохое кино, по-моему, нужно сразу отправлять в тартарары, а режиссёра – заставить сжечь плёнку, а пепел съесть.

– Вы сказали о соборности людей, находящихся в кинозале. А ведь такой соборности ещё более содействует театральное действо. Вы не только артист кино, но и театра. Как это сочетается в Вашей жизни?

– Мне очень повезло в том, где, когда и у кого я учился. Это было на Украине, в Харькове – втором после Киева городе. Это как Москва и Самара в России – будем так считать. Учился я у замечательных педагогов, в числе которых Алексей Глаголин – сын главного режиссёра Императорских театров. Были ещё Трофим Карпович Ольховский, который работал с легендарным Лесем Курбасом, другими корифеями, Иван Марьяненко – племянник Марка Кропивницкого, партнёра самой Марии Заньковецкой. Вот такие были у меня педагоги – люди, являвшиеся по существу изгоями в том обществе и скрывавшиеся от расправы. От них я узнал очень много о том, как жил на Украине театр до революции.

– Вы и сейчас связаны с театром?

– Играю Фирса в чеховском «Вишнёвом саде» – антрепризном спектакле, который поставил Някрошюс. Этот спектакль мы играли во многих странах и повсюду в России. Вспомнил: были с ним и в Самаре. Сейчас спектакль идёт редко – из нашей компании ушёл Женя Миронов.

– Что, на Ваш взгляд, отличает театральных актёров от актёров, которые снимаются в кино?

– Кино и театр, по-моему, – совсем не разные профессии. Когда-то видные киноактёры – Дикий, Черкасов, Бабочкин, Мордвинов, Симонов – были прекрасными театральными актёрами. Снимаясь в кино, они не шептали «под себя», якобы «как в жизни», когда и не поймёшь, что это: может, актёр и слов не знает, а повторяет по подсказке. Большие актёры всегда много работают перед съёмками.

– У Вас ещё одна творческая ипостась – художественное слово.

– Это в сочетании с другими жанрами. Я записал рассказы Чехова, Бунина, Гоголя. Дважды всего «Тараса Бульбу», от буквы до буквы, а ещё гоголевскую «Из переписки с друзьями». Теперь этот текст сопровождает экскурсии по музею Гоголя в Москве.

– Не вспоминаются ли Вам, Алексей Васильевич, Ваши первые театральные годы, когда и жизнь была другая, и театр – другой?

– А как же. Конечно, вспоминаются. Я начинал в «музычно-драматычном» театре в Запорожье. Его возглавлял знаменитый Владимир Герасимович Магар. Он был другом Брежнева – ни больше, ни меньше, они даже вместе охотились.

– Можете ли Вы вспомнить какой-нибудь забавный эпизод из своей театральной жизни тех лет?

– Владимир Магар был подлинным корифеем, опытнейшим режиссёром и актёром. Помню, на репетиции ходит он по залу, слушает реплики и огорчается: «нэ смишно». Неожиданно, обратившись к одному из ведущих актёров, говорит: «Ты нагнись в то окно, что на декорации, да пониже. Там куры бегают, так ты считай их: раз, два, три». И тут же – другому актёру: «Подойди и бацни его изо всех сил по мягкому месту». Когда всё это было проделано и «подопытный» актёр, подскочив от неожиданности, чуть не выпал из окошка, режиссёр удовлетворенно воскликнул: «Вот это то, что надо. Зафиксировали».

– Часто ли Вам доводилось бывать в Самаре?

– Приезжал с концертом в филармонию, в 2004 году – на День славянской письменности, читал на площади отрывок из «Тараса Бульбы». И, наконец, – с «Вишнёвым садом». Так что можете считать меня настоящим самарцем. На этой оптимистической ноте мы и закончим наш разговор.

Автор: Валерий Иванов

Автор:Валерий Иванов